Капитал и идеология - Томас Пикетти

настоящего времени строительство Европы основывалось в основном на гипотезе о том, что свободная конкуренция и свободная циркуляция товаров и капитала должны быть достаточными для достижения всеобщего процветания и социальной гармонии, на убеждении, что выгоды от фискальной конкуренции между государствами перевешивают издержки (выгоды от того, что конкуренция должна предотвратить раздувание штатов или поддаться перераспределительным фантазиям). Эти гипотезы не являются абсолютно необоснованными с теоретической точки зрения. Действительно, нелегко создать политическую структуру, обладающую легитимностью для взимания налогов, особенно в таких масштабах, как Европа. Однако эти же гипотезы также уязвимы для критики, особенно в свете недавнего роста неравенства и связанных с ним опасностей, а также того факта, что политические сообщества сопоставимого или большего размера, такие как США и Индия, уже давно приняли общую фискальную политику в демократических рамках. Тот факт, что стратегия европейской интеграции с 1950-х годов основывалась на создании общего рынка, также можно объяснить историей предыдущих десятилетий. В межвоенные годы рост протекционизма и некооперативных меркантилистских стратегий усугубил кризис. В некотором смысле идеология конкуренции - это ответ на кризисы прошлого. Однако, действуя таким образом, строители Европы забыли другой урок истории: неуклонный рост неравенства в 1814-1914 годах, который продемонстрировал необходимость встраивания рынка в паутину социальных и фискальных норм.

Особенно поразительно, что европейские социал-демократы (в частности, немецкие социал-демократы и французские социалисты), несмотря на то, что они регулярно (иногда одновременно) находились у власти и были в состоянии переписывать существующие договоры, так и не сформулировали конкретного предложения по замене правила единогласия при формировании фискальной политики. Несомненно, они не были полностью убеждены в том, что (реальные) сложности, связанные с общей фискальной политикой, стоят того. Разумеется, создание федеральной структуры, подходящей для Европы и ее старых национальных государств, будет не простым делом. Тем не менее, существует множество возможных способов, с помощью которых демократическая европейская федерация могла бы договориться об общей налоговой политике - перспектива, которая уже рассматривалась в 1938-1940 годах в ходе дебатов о Федеративном союзе (глава 10). Это может быстро стать реальностью в ближайшие годы и десятилетия (я еще вернусь к этому вопросу).

Однако факт остается фактом: правило единогласия и фискальная конкуренция привели в период 1980-2020 годов к масштабному "фискальному демпингу", когда страны боролись за бизнес, занижая налоговые ставки друг друга, особенно в отношении ставок корпоративного налога, которые постепенно снизились с 45-50% в большинстве стран в 1980-х годах до всего 22% в среднем по ЕС в 2018 году, в то время как общие налоговые поступления оставались стабильными. Кроме того, нет никаких гарантий того, что долгосрочное снижение ставок корпоративного налога закончилось. Ставки все еще могут снизиться до 0 процентов или даже стать субсидиями для привлечения инвестиций, как это иногда уже происходит. Хотя европейские государства нуждаются в доходах от корпоративных налогов для финансирования своих социальных льгот, они являются мировыми лидерами в снижении корпоративных налогов, гораздо больше, чем США (где корпоративные налоги, как и подоходный налог и налог на имущество, взимаются по большей части на федеральном уровне). Это свидетельствует о важности налоговой конкуренции, а также о центральной роли политических и избирательных институтов для фискальных результатов. Тот факт, что строительство Европы стало синонимом защиты "свободной и неискаженной конкуренции" и что ЕС широко воспринимается как сила, враждебная или безразличная к развитию социального государства, также объясняет, почему Лейбористская партия Великобритании разделилась во время референдума 1972 года о том, должно ли Соединенное Королевство вступить в ЕС, и снова во время референдума 2016 года по Brexit. При этом в период между этими двумя датами партия не предложила ничего, что могло бы изменить восприятие Европейского союза.

Переосмысление глобализации и либерализации потоков капитала

Последние исследования также показали центральную роль европейских социал-демократов и особенно французских социалистов в либерализации потоков капитала в Европе и мире с конца 1980-х годов. Огорченные трудностями, с которыми они столкнулись при осуществлении национализации 1981 года, несвоевременного стимулирования 1981-1982 годов и валютного контроля 1983 года, который затронул бы средний класс, но не уменьшил бы отток капитала богатых, французские социалисты решили в 1984-1985 годах радикально изменить свою экономическую и политическую стратегию. После принятия Единого европейского акта 1986 года они уступили требованиям немецких христианских демократов о полной либерализации потоков капитала, что привело к принятию европейской директивы 1988 года, которая впоследствии была включена в Маастрихтский договор 1992 года. Ее условия были впоследствии заимствованы Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и Международным валютным фондом (МВФ) и стали новым международным стандартом. Согласно рассказам основных участников процесса, уступки французских социалистов немецким требованиям (которые должны были гарантировать полную "деполитизацию" валютно-финансовых вопросов) рассматривались как приемлемые компромиссы в обмен на согласие Германии на единую валюту и общий федеральный суверенитет над будущим Европейским центральным банком (ЕЦБ). Фактически, ЕЦБ стал единственным по-настоящему федеральным европейским институтом (ни немецкий, ни французский представитель не может наложить вето на решения большинства членов совета директоров). Как мы увидим, это позволило ему сыграть значительную роль в ликвидации последствий финансового кризиса 2008 года.

Однако неясно, что главные действующие лица полностью осознавали долгосрочные последствия полной либерализации потоков капитала. Проблема заключалась не только в краткосрочных потоках - "горячих деньгах", которые Рузвельт осудил в 1936 году и дестабилизирующий эффект которых был очевиден в 1930-х годах (особенно в австрийском банковском кризисе 1931 года). В период с 1945 по 1985 год эти потоки регулировались, и не без оснований, но затем были либерализованы до такой степени, что отчасти стали причиной азиатского кризиса 1997 года. В целом, либерализация потоков капитала становится проблемой, если она не сопровождается международными соглашениями, обеспечивающими автоматический обмен информацией о том, кто владеет трансграничными капитальными активами, а также скоординированной и сбалансированной политикой регулирования и налогообложения прибылей, доходов и богатства. Проблема заключается именно в том, что когда в 1980-х годах под влиянием США и Европы мир перешел к свободной циркуляции товаров и капитала в глобальном масштабе, он сделал это без каких-либо фискальных или социальных целей, как будто глобализация может обойтись без фискальных поступлений, инвестиций в образование или социальных и экологических правил. Неявная гипотеза, похоже, заключалась в том, что каждое национальное государство будет решать эти мелкие проблемы самостоятельно и что единственная цель международных договоров - обеспечить свободную циркуляцию и не позволить государствам вмешиваться в нее. Как это часто бывает в подобных поворотных исторических моментах, больше всего поражает то, насколько неподготовленными были те, кто принимал решения, и как много им пришлось импровизировать. Заметим, кстати, что экономическая и финансовая либерализация, начавшаяся в