Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов

Отто Юльевич горячо приветствовал «капитальную» перестройку нашего общежития и особенно устройство у входной двери треугольного окна, которое было прорезано в брезенте и застеклено очищенными от эмульсии фотопластинками. Теперь можно было заниматься и при дневном свете.

Алексей Николаевич Бобров принимал самое деятельное участие в перестройке палатки. Он настаивал на том, чтобы сделать еще одно окно. По инициативе же Боброва была сделана прочная дверь с ручками особой конструкции — системы нашего механика-изобретателя Мартисова. Впрочем ручка на следующий же день сломалась и была заменена веревочкой. Дверь плотно закрывалась «гардиной» — одеялом, спасенным с «Челюскина».

Бобров окончательно перекочевал к нам и сделался нашим постоянным жильцом. Я продолжал исполнять свои обязанности старосты палатки и домашней хозяйки: готовил утром чай, правда с некоторым опозданием, так как любил поспать, приносил и подогревал обед, варил дневной и вечерний чай, приготовлял ужин и следил за топкой.

Но вскоре Сима Иванов начал конкурировать со мной в домашнем хозяйстве. Он быстро доказал свое превосходство в знании и умении вести это дело. Хозяйственные обязанности были разделены: Сима — утром, в самое неприятное для всех время, когда еще хочется спать и в палатке холодно, а я — днем и вечером. Иногда в хозяйстве с решительным видом участвовал и Бобров. После приготовленного им как-то утром какао, которое из-за горечи и пригара нельзя было пить, он потерпел неудачу на кулинарном поприще. Отто Юльевич со свойственной ему деликатностью все же выпил немного этой жареной жидкости. [177]

Отто Юльевич все еще жил в своей маленькой неотапливаемой палатке. Но он перешел к нам обедать и почти весь день, за исключением тех дней, когда ходил на аэродром, проводил у нас.

В свободное время Отто Юльевич по нашей просьбе вел с нами интересные собеседования на самые разнообразные темы.

Первая наша вечерняя беседа была посвящена рассказу Отто Юльевича о его Памирской экспедиции.

На другой день вечером очередь была за Бобровым. Он сделал нам очень интересное сообщение о своем пребывании в эмиграции — в Бельгии и Швейцарии.

В последующие дни Кренкель, Иванов и я также поделились своими впечатлениями о различных случаях из нашей жизни.

Так протекали первые вечера.

Отто Юльевич приходил к нам с раннего утра, часов в шесть, [178] а то еще раньше. Здесь он имел возможность сразу ответить или запросить Уэллен и мыс Северный о различных вопросах, связанных со спасательной операцией.

Бобров, непосредственный помощник Отто Юльевича в делах по лагерю, с раннего утра отдавал распоряжения нашему «начальнику штаба» — Толе Колесниченко о том, что сегодня делать бригадам: выдавливать ли лес, достраивать ли камбуз, итти ли на расчистку аэродрома. Словом, утром распределялась работа и устанавливался распорядок дня.

Приняв радио от Кренкеля и сводку о погоде от Комова, Отто Юльевич отправлялся в обход лагеря. В первую очередь он приходил в барак, где жила большая часть челюскинцев, в том числе женщины и дети. Потом посещал камбуз, иногда забирался на вышку вместе с капитаном, проходил на майну, где погиб «Челюскин» и где вылавливался лес, всплывший и вмерзший в лед.

В иные дни Отто Юльевич с утра отправлялся на аэродром, где происходила расчистка посадочной площадки. В походах на аэробазу, которая отстояла в нескольких километрах от лагеря, Шмидт и Бобров чередовались.

Радиостанция работала полным ходом. Как-то утром Уэллен сообщил: «Самолет Ляпидевского готовится к вылету, слушайте через 20 минут». Это было 5 марта. Отто Юльевич отдал распоряжение Боброву приготовить все для отправки на аэродром наших женщин и детей и на нартах доставить туда их вещи. Как только было получено сообщение, что «АНТ-4» вылетел к нам, большая партия мужчин, эскортируя женщин, вышла на аэродром. Не прошло и часа после их ухода из лагеря, как мы, оставшиеся, увидели самолет Ляпидевского, идущий на посадку.

Я моментально сообщил об этом Эрнесту, сидевшему на своем посту в наушниках. Он немедленно передал в Уэллен, что самолет прилетел.

Женщин вывезли из лагеря как раз во-время, так как в ночь с пятого на шестое произошел разрыв барака на две части.

Отто Юльевич на другой день после этого происшествия поддался наконец нашим уговорам и перешел к нам в радиорубку на постоянное жительство. Тут у нас возникла дискуссия, как распределить между собой спальные места. Кренкеля конечно надо было оставить на его прежнем месте — у стола с приборами, чтобы ему было удобнее утром сразу начинать работу и чтобы ему никто не мешал. Свое место рядом с Кренкелем я предложил Отто Юльевичу. [179]

Отто Юльевич не захотел нарушать нашего порядка и пытался отстоять для себя самое неудобное место: в ногах, на маленьком участке палатки от стола Кренкеля до печки. При его большом росте он бы никак не мог здесь спать, разве только свернувшись калачиком. Мы этого конечно не могли допустить.

Наконец пришли к такому соглашению: Кренкель остается у стола, рядом с ним — Шмидт и я, у окна — Алексей Николаевич Бобров. В ногах у нас, у противоположной стенки палатки, на матраце, спасенном с «Челюскина», поместился Сима Иванов, невысокого роста человек. Он мог там спать; вытянувшись во всю длину.

С переходом к нам Шмидта палатка наша стала еще более посещаемой.

День в палатке проходил обычно так: рано утром вахтенный будил нас; первым поднимался Иванов, который растапливал камелек и начинал готовить утренний чай или какао; Эрнест вставал следом за ним и усаживался за радиоаппаратуру; потом вставали остальные; последними обычно вставали Шмидт и я.

День начинался. Приходил капитан для сообщения о состоянии льда, видимости и прочих делах; потом — метеоролог Комов со сводкой о состоянии погоды; Бабушкин, Ваня Копусов — по хозяйственным делам и Колесниченко — к Боброву о распорядке дня и распределении очередных работ и бригад. Появлялись и некоторые из бригадиров для выяснения различных вопросов: кому итти сегодня на аэродром, кому остаться в лагере.

После утреннего чая Шмидт и Иванов обычно умывались — иногда просто снегом, а иногда из умывальника, который был сзади камбуза. Это были самые чистоплотные из жильцов нашей палатки. Алексей Николаевич занимался умыванием реже, а мы с Кренкелем считали, что известный чукотский обычай — не мыться — наиболее подходит к условиям нашего жития. Только уже когда очень черными станут руки и на щеках и на лбу появятся пятна от копоти, мы пытались умыть друг друга снегом или (гораздо реже) горячей водой с мылом.