Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В зале оживление, смех: в словах, в жестах и интонациях Баджи все узнают Хабибуллу. Дар подражания, свойственный Баджи и являющийся предметом восхищения ее друзей, сейчас обретает действенную силу: в самом деле, хватит этому человечку перебивать их оратора — пусть Баджи договорит!
Хабибулла злится:
— Еще более некультурно да к тому политически постыдно для комсомолки отстаивать ношение чадры!
Баджи ошеломлена: это она-то за ненавистную чадру?
— Хабибулла-бек, вероятно, шутит! — парирует она. — И очень странно шутит!
Ее поддерживают женские голоса:
— Правильно!
С места подает голос Виктор Иванович.
— В этом вопросе, — говорит он, — следует проявлять большую чуткость: декрет может сыграть на руку реакционным элементам, дать им возможность окружить азербайджанку, насильственно лишенную привычной чадры, мученическим ореолом. На данном этапе нужно убеждать женщин, их мужей и братьев, а не приказывать всем им.
— А вы откуда так хорошо разбираетесь в психологии нашей женщины-мусульманки и наших масс? — иронически восклицает Хабибулла.
Не успевает Виктор Иванович ответить, как в дверях раздается громкий женский голос:
— Виктор Иванович совершенно прав! У нас в Узбекистане муллы и «бывшие люди» лицемерно жалеют женщин, сбросивших чадру, изображают женщину как жертву большевистских порядков, чтобы создать недовольство среди народа.
Баджи резко оборачивается. Халима? Да, это она! Лицо Халимы бледно, видно, что она нездорова. Она не могла улежать в постели и явилась сюда, чтоб сказать свое комсомольское слово. Молодец Халима!
Выступление Виктора Ивановича, поддержанное Халимой, грозит приоткрыть тайное-тайных Хабибуллы: ведь именно эту самую роль предназначает декрету зарубежный центр мусаватистов, предписывая своим единомышленникам внутри Азербайджана провоцировать его издание. Хабибулла понимает, что дальше заострять вопрос опасно, и обмякает. Вслед за ним теряют свой пыл его сторонники, большинство из которых, впрочем, аплодировало ему не столько из подлинной солидарности, сколько попав в сети его краснобайства.
Вопрос о декрете ставится на голосование. Проходит резолюция комсомола. Ее встречают шумными аплодисментами.
Дискуссия окончена. Многие подходят к Баджи, жмут ей руку, выражают свое одобрение:
— Молодец, девушка!
— Ты что же скрывала от нас, что умеешь так хорошо выступать?
— Да еще жаловалась, что политически слабо подготовлена!
Баджи прижимает руки к груди и твердит, оправдываясь:
— Поверьте, товарищи, я сама не помню, как очутилась на трибуне!
— Ладно, ладно, не принижайся!..
Выходя из зала, Баджи сталкивается с Хабибуллой и Фатьмой.
— Ну и бойкий же у тебя язык! — криво улыбаясь, говорит Хабибулла. — Надеюсь, сегодняшняя деловая беседа не испортит наших добрых отношений?
— Надейтесь, Хабибулла-бек! — с явной насмешкой восклицает Баджи в ответ.
— Никак не отучишься ты от этого «бека»! — шепчет Хабибулла с мягкой укоризной, словно не замечая тона Баджи. — Впрочем, сегодня тебе все простительно: молодец! Умна, находчива! — Искоса взглянув на Фатьму, он пренебрежительно добавляет: — Скажу откровенно: не то, что она!
Лицо Фатьмы вытягивается, в глазах вот-вот появятся слезы.
— Да… — вздыхает Фатьма, и губы ее вздрагивают — Баджи далеко ушла, а я отстала.
И Баджи становится жали Фатьму: в сущности, не столь уж Фатьма плоха, сколь несчастлива, имея такого мужа, как Хабибулла, и если б можно было сейчас отдать Фатьме кусочек своего счастья — она, Баджи, готова была б отдать!
Зеленые груши
Снова прошла зима, и вновь прошумели свежие мартовские ветры, и дважды поспел в окрестных садах инжир, и опять — казалось, с новой силой — подули осенние ветры.
И тут пришла для Баджи и для ее товарищей техникумцев интереснейшая пора — сценическая практика в настоящих спектаклях театра, перед настоящими зрителями. Это отнимает много времени, зато приносит большую пользу — учащиеся присутствуют на репетициях, на их глазах рождается спектакль.
Как правило, практиканты участвуют в массовых сценах. Особенно плодотворно идет учеба, когда эти сцены ставит Виктор Иванович: в техникуме, на уроках сценического мастерства, он хорошо изучил индивидуальные особенности своих учеников и теперь, давая практиканту роль, приближает его к уровню профессионального актера.
В этой работе способным помощником Виктора Ивановича оказывается Гамид — он ведает постановкой отдельных групп в массовках, успешно справляется с делом и тем окончательно убеждает учителя впредь поручать ему серьезные учебно-режиссерские задания.
Бывает, что по ходу действия Баджи приходится говорить несколько слов. Такие минуты приводят ее в восторг: почти как настоящая актриса!
Сегодня Баджи встала чуть свет, все утро прилежно репетировала свою крохотную роль. В театре она с волнением ожидала выхода на сцену. И вот наконец Баджи сыграла свою роль и ушла за кулисы с ощущением выполненной задачи. Казалось — все хорошо. И вдруг ею овладела чувство разочарования, неудовлетворенности. Баджи остановилась, задумалась: с чего бы это?
— Как-то пусто вдруг стало, не так ли? — услышала она позади себя мужской голос.
Баджи вздрогнула, обернулась: неприятно, когда читают такие твои мысли!
— Али-Сатар!.. — прошептала она, различив в полутьме знакомое лицо.
Али-Сатар, старый актер театра, добродушно улыбается:
— Я тоже испытывал подобные чувства, и не раз! Чего-то большего хочется, не правда ли?
Баджи молча вздыхает: кому же не хочется идти вперед?
И снова, будто читая мысли Баджи, старый актер ободряюще восклицает:
— Оно придет!..
Подобные чувства испытывает не только Баджи.
— Конца краю не видно этюдам и экзерсисам! — брюзжит Телли. — Вообразите, изобразите, покажите! Жду не дождусь, когда мы от всего этого избавимся, станем самостоятельными актрисами!
— Мне тем более пора кончать учебу, — говорит Халима. — Скоро вернутся в Узбекистан мои товарищи из московской узбекской драматической студии — нужно и мне приступать к работе в театре. Пора!
Баджи хочется поскорей стать профессиональной актрисой. Но, как известно, сколько грушу ни торопи, сна созреет только к сроку. А ведь, по совести сказать, техцикумские-то груши еще совсем зеленые!
Вот когда они созреют… И Баджи рисует перед подругами картины счастливых дней, которые не за горами… Яркие огни рампы… Они, бывшие техникумцы, на сцене… Переполненный зал жадно внимает каждому их слову, следит за каждым их движением… Успех, какой не знали даже Савина, Ермолова, Комиссаржевская… Москва… Кремль…
И мечта, как всегда, уносит Баджи далеко.
— Ты, Баджи, хоть и стала старше, а все такая же фантазерка! — устало отмахивается Телли, хотя картины, нарисованные Баджи, ей по душе. — Хочешь, как говорится, поймать в руки свой сон!
«Поймать свой сон?..»
И Баджи вспоминает сказку, которую много лет назад рассказывала ей ее мать, Сара…
В сказке той говорилось, как один старик, Бахтиар, увидел прекрасный сон: будто справа от него взошло солнце, слева — луна, а у изголовья встали звезды. Старик проснулся и пошел в путь-дорогу искать свой сон, но встретил но дороге молодого пастуха и продал ему свой