Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Я не любитель ораторствовать, так что слушание меня вряд ли отнимает у них много времени, практически почти вовсе не отнимает.

— Да суть-то в том, что, пока ты говоришь, им приходится только слушать. Ты владеешь тем, что я называю врожденным даром убеждения.

Уэйнграсс закашлялся и поднес дрожащую руку к горлу. Эван озабоченно наклонился к нему.

— Бог с ним, Менни.

— Помоги, — приказал старик. — Слушай, что я тебе говорю. Эти негодяи видят перед собой настоящего национального героя, которому сам президент повесил на грудь большую медаль и включил в разные комитеты в Конгрессе…

— В комитетах я состоял еще до медали…

— Не прерывай меня. Через несколько месяцев все равно позабудется, что за чем следовало. Так вот, этот самый герой набрасывается на нахрапистых дельцов из Пентагона по национальному телевидению еще до того, как его объявили героем, и чуть не садит на скамью подсудимых всю эту шайку, а заодно и гигантские индустриальные комплексы, которые поставляют им технику. И что же он делает потом? Он требует подотчетности. Жуткое слово «подотчетность» — все негодяи его ненавидят. Должно быть, у них затряслись поджилки. Они, вероятно, представили себе, что будет, если этот Бог весть откуда вынырнувший герой получит еще большую власть, а может, возглавит какой-нибудь комитет или даже пробьется в Сенат, где он уже и впрямь сможет им здорово навредить.

— Ты преувеличиваешь.

— Зато твоя подруга не преувеличивала! — свирепо рявкнул Уэйнграсс, глядя Кендрику в глаза. — Она сказала нам, что ее элитная группа, похоже, попала в нервный центр преступности, расположенный в правительстве выше, чем им хотелось бы верить… Разве это все не заставляет тебя увидеть некий план, хотя, должен признать, ты не самый блестящий разгадчик планов из тех, кого я знал.

— Ну, в общем, заставляет, — ответил Эван, медленно кивая. — В мире нет ни единой нации, которую не разъедала бы изнутри коррупция, и сомневаюсь, что такая нация когда-нибудь будет.

— Ах, «кор-руп-ция», — речитативом пропел Менни, выкатывая глаза, будто это слово было из псалмов Талмуда. — Это когда один парень сопрет на доллар скрепок из своей конторы, а другой положит в карман на миллион больше, чем надо, это ты имеешь в виду?

— В принципе да. Или десять миллионов, если тебе так больше нравится.

— Да это карманники, шестерки! — заорал Уэйнграсс. — Такие люди не вызывают палестинских террористов за тысячи миль только ради того, чтобы на них не пала даже тень от намеченной жертвы. Они бы просто не сообразили, как это сделать! Кроме того, ты не заглянул в глаза этой прелестной девушки. А если и заглянул, то ничего не понял. Ты никогда там не был.

— Она говорит, что знает, что у тебя на душе, потому что ты там был. Ну ладно, а я там не был, так объясни мне, что все это значит.

— Когда ты там, ты напуган, — проговорил старик. — Ты словно идешь к черной завесе, которую хочешь сорвать. Ты волнуешься, тебя мучает любопытство и не меньше терзает страх. Все сразу. Ты изо всех сил стараешься скрыть эти чувства, ты даже самому себе не желаешь признаться в некоторых из них; это потому, что ты не можешь себе позволить даже на секунду потерять контроль над собой. Но они все есть, они все в тебе. Потому что, как только ты сдернешь эту завесу, тебе откроется нечто столь грандиозное и безумное, что ты и сам не знаешь, поверит ли тебе кто-нибудь.

— И ты видел это все в ее глазах?

— Большую часть.

— Почему?

— Потому, что она подошла уже к самому краю, сынок.

— Но почему?

— Потому, что мы имеем дело — она имеет дело — не с обычной коррупцией, пусть даже страшной коррупцией. То, что прячется за этой черной завесой, — это правительство внутри правительства, кучка слуг, распоряжающихся в доме своего хозяина.

Старый архитектор снова зашелся кашлем, все тело его дрожало, глаза зажмурены. Кендрик схватил его руки в свои. Через несколько минут приступ закончился и Менни снова заморгал, глубоко втягивая воздух.

— Слушай меня, мой глупый сын, — прошептал он. — Помоги ей, сделай все, чтобы помочь ей и Пэйтону. Найдите этих ублюдков и вырвите им жало!

— Конечно, я их найду, ты ведь знаешь.

— Я ненавижу их! Этот парнишка под наркотиками, этот Ахбияд, которого ты знал в Маскате, — ведь, будь время другим, мы могли бы быть друзьями. Но такое время никогда не придет, пока есть подлецы, которые стравливают нас друг с другом, потому что они наживаются на ненависти.

— Это все не так просто, Менни…

— Это гораздо большая часть сути, чем ты можешь себе вообразить! Я-то это видел!.. «У них больше всего, чем у вас, поэтому мы продадим вам, чтобы у вас было больше» — вот одна из наживок. Или: «Они убьют вас, если вы не убьете их первыми, так что вот вам оружие, за хорошую цену, разумеется». А дальше, черт подери, больше: «Они потратили двадцать миллионов на ракеты, а мы потратили сорок!» Мы что, в самом деле хотим взорвать к чертям эту планету? И неужели все слушают дебилов, которые в свою очередь слушают торговцев ненавистью и продавцов страха?

— На таком уровне это действительно так просто, — согласился Эван, улыбаясь. — Возможно, я и сам говорил нечто подобное.

— Продолжай говорить об этом, сынок. Не отступай от той платформы, которую мы с тобой обсуждали, а особенно в отношении некоего Герберта Дэнисона, личность которого мы тоже с тобой обсуждали и которого ты напугал до посинения.

— Мне нужно подумать над этим, Менни.

— Ладно. Но раз уж ты решил думать, — прокашлял Менни, прижимая правую руку к груди, — почему бы тебе заодно не подумать и о том, зачем тебе понадобилось врать мне? То есть тебе за компанию с врачами?

— Что?

— Он вернулся, Эван. Он вернулся, и все стало еще хуже прежнего. Собственно говоря, он никуда и не уходил.

— Кто вернулся?

— Рак, не поддающийся лечению.

— Да нет его у тебя. Мы тебя протащили через дюжину всяких анализов и обследований. Врачи уверены, что у тебя ничего нет.

— Ты скажи это лучше этим маленьким обжорам, которые не оставляют мне ни капли воздуха в груди.

— Я не доктор, Менни, но я не думаю, что это показатель. За последние тридцать шесть часов тебе пришлось немало повоевать. Чудо, что ты вообще еще дышишь.

— Ага. Только пока они там, в больнице, будут склеивать меня по частям, заставь их провести еще одно маленькое обследование и не лги мне.