Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Официально не было объявлено, что мы подлежим наказанию, но негласно об этом свидетельствовало возобновление той суровой атмосферы, которая царила на острове Роббен непосредственно после нашего прибытия сюда. Надзирателя Тихоню заменили злобным солдафоном, которого звали ван Ренсбург. Он прибыл на остров Роббен через двадцать четыре часа после убийства премьер-министра. Его слава жестокого мерзавца бежала впереди него, поскольку его имя являлось притчей во языцех среди заключенных.
Ван Ренсбург был крупным, неуклюжим, грубым парнем, который не говорил, а кричал. В первый же день его работы мы заметили, что у него на предплечье вытатуирована маленькая свастика. Однако этого зловещего символа и не требовалось для того, чтобы доказать его жестокость. Его цель состояла в том, чтобы сделать нашу жизнь как можно более тяжелой, и он добивался этого с большим энтузиазмом.
Каждый день в течение последующих нескольких месяцев ван Ренсбург обвинял одного из нас в неподчинении, игнорировании тюремных порядков или притворстве в целях отлынивания от работы. Каждое утро он вместе с другими надзирателями обсуждал, кому после обеда будет предъявлено обвинение в этом. Это была политика избирательного запугивания, и решение о том, кому будет предъявлено обвинение, принималось независимо от того, насколько усердно этот заключенный работал в тот день. Когда мы после работ на карьере плелись обратно в свои камеры, ван Ренсбург зачитывал из списка очередное имя: «Мандела [или Сисулу, или Катрада], ты должен немедленно предстать перед начальником тюрьмы!»
Административный тюремный суд на острове Роббен начал работать сверхурочно. В ответ мы сформировали наш собственный юридический комитет, состоявший из меня, Фикиле Бама и Мака Махараджа. Мак в свое время изучал юриспруденцию и был весьма искусен в том, чтобы выдвигать обоснованные обвинения против тюремных властей. Фикиле Бам, которому вскоре предстояло завершить свое юридическое образование, был умным, находчивым парнем, который стал главой комитета заключенных в нашей тюремной секции. Работа нашего юридического комитета заключалась в том, чтобы консультировать наших товарищей о том, как вести себя в административном тюремном суде.
Ван Ренсбург не относился к числу умных парней, поэтому, хотя был безусловным властелином в известняковом карьере, мы могли перехитрить его в суде. Наша стратегия состояла не в том, чтобы вступать с ним в споры на месте, а в том, чтобы оспорить его обвинения в наш адрес в суде, где у нас была возможность изложить свое дело перед чуть более просвещенными офицерами. Хотел бы привести простой пример на этот счет. В административном тюремном суде председательствующий судья зачитывает обвинение, выдвинутое ван Ренсбургом: «Симулировал в карьере неспособность работать». Присутствовавший на суде ван Ренсбург самодовольно ухмылялся. После того как обвинение зачитывалось полностью, я всегда советовал своим коллегам поступать следующим образом: запрашивать у суда «дополнительные подробности». Это являлось правом каждого заключенного как ответчика. Хотя такой запрос является вполне обычным явлением, ван Ренсбург почти всегда оказывался поставленным в тупик. С учетом этого суд откладывался до тех пор, пока ван Ренсбург не соберет «дополнительные подробности».
Ван Ренсбург был злобен и мстителен как в большом, так и в малом. Когда на известняковый карьер доставляли наш обед и мы садились есть (теперь у нас был простой деревянный стол), ван Ренсбург неизбежно выбирал этот момент, чтобы помочиться поблизости от нас. Полагаю, мы должны были быть благодарны ему за то, что он не мочился прямо на нашу еду. Мы подали протест в тюремную администрацию против такой практики.
Одним из немногих способов, которым заключенные могут отомстить надзирателям, является юмор. Ван Ренсбург стал объектом наших постоянных шуток. Между собой мы называли его Чемоданом. Коробки для обеда надзирателей тоже были известны как «чемоданы», и обычно надзиратель поручал какому-нибудь заключенному (как правило, своему любимцу) нести его «чемодан», а затем в награду отдавал ему половину бутерброда. Мы всегда отказывались нести «чемодан» ван Ренсбурга, отсюда и пошло его прозвище. Надо отметить, что любому надзирателю всегда унизительно самому нести свою упаковку с обедом.
Однажды Уилтон Мквайи случайно упомянул имя Чемодан в присутствии ван Ренсбурга.
– Кто такой Чемодан? – рявкнул ван Ренсбург.
Уилтон Мквайи выдержал паузу, а затем выпалил:
– Это вы!
– Почему ты называешь меня Чемоданом? – спросил ван Ренсбург.
Уилтон Мквайи молчал.
– Ну, давай же, парень! – настаивал ван Ренсбург.
– Потому что вы носите свой собственный «чемодан», – нерешительно ответил Уилтон. – Заключенные общих секций носят «чемоданы» своих надзирателей, но мы не будем носить ваш, поэтому мы и называем вас Чемоданом.
Ван Ренсбург на мгновение задумался над услышанным, а затем вместо того, чтобы рассердиться, объявил:
– Меня называют не Чемодан, а Дик Нек.
На мгновение воцарилась тишина, а затем все мы разразились смехом. Дело в том, что на африкаанс Дик Нек буквально означает «толстая шея», то есть какого-то упрямого человека с норовом. Чемодан, как я подозреваю, был слишком толстокожим, чтобы понять, что этим прозвищем его оскорбили.
Как-то на работах на известняковом карьере мы возобновили нашу дискуссию о том, водится ли тигр в Африке. Теперь, когда за нами следил ван Ренсбург, мы уже не могли разговаривать во время работы так свободно, как раньше, тем не менее иногда мы могли себе это позволить.
Основным сторонником идеи о том, что тигр не водился в Африке, был Эндрю Масондо, один из лидеров АНК в Капской провинции, который также работал лектором в Форт-Хэйре. Масондо был вспыльчивым парнем, и он с пеной у рта отстаивал свою точку зрения о том, что тигры никогда не водились в Африке. Наш спор разгорался. Заключенные, увлеченные им, положили свои кирки и лопаты. Это привлекло внимание надзирателей, и они крикнули нам, чтобы мы возвращались к работе. Однако мы были настолько поглощены дискуссией, что не обратили на это внимания. Несколько надзирателей низшего ранга вновь приказали нам вернуться к работе, но мы опять проигнорировали их. В конце концов, к нам приблизился Чемодан и рявкнул на английском, который он знал довольно плохо: «Вы слишком много разговариваете, но работаете вы так же, как и разговариваете, слишком мало!»
Теперь уже заключенные не смогли взять в руки свои инструменты потому, что согнулись от смеха. Грамматическая ошибка Чемодана была слишком комична и поразила всех
