Набат. Агатовый перстень - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему мой сын Иргаш не угоден тебе?
Вопрос застал Дильаром врасплох. Она прижала к груди испуганно поводящую глазками Насибу и забилась в угол. На все вопросы Дильаром не откликалась и только глаза её горели упрямым огнем.
Надо сказать, что Файзи в гневе позволил себе недостойные выражения. Он вёл себя, как уличный торгаш, а не как подобало уважающему себя мужчине. Он кричал, взмахивая руками, и напугал Насибу так, что она начала громко плакать.
Кряхтя и ворча, в комнату ворвался Шакир Сами.
— Возьмите, дедушка, возьмите несчастную, — вскрикнула Дильаром, — один вы её любите.
Она нежно прижала девочку к себе, покрыла её поцелуями и передала старому хисобчи. Затем она повернулась к Файзи:
— Я знаю, я достойна смерти. Можете потом убить меня, но я скажу. Всё скажу.
Уронив голову на подушку, Файзи молча смотрел на неё. Молчал и Шакир Сами, в привычных его руках девочка затихла и только таращила совиные глазки.
Тихо, чуть слышно Дильаром сказала:
— Вы отец. Вы отец и Рустама и Иргаша. Они ваши сыновья. Но Рустам хороший, а Иргаш... в Иргаше — скопище зла. — И вдруг она закричала, как кричит плакальщица над трупом умершего:
— Подлый Иргаш, даис Иргаш, братоубийца Иргаш! Будь он проклят. И я проклята потому, что родила от него. Бедняжка Насиба. Проклятие на ней, кровь братоубийцы на ней. Лучше я закопала бы её живьем в землю...
Чёрная, ощутимо тяжёлая пелена, как в те дни в Бухаре, поднималась откуда-то из глубины сознания Файзи: «Закопаю её живьем». «Закопан живой... Он, Рустам!»
Файзи сорвался в крике:
— Негодная собака! И ты смеешь говорить такие слова...
Что-то душило Файзи, и будь у него силы, он ударил бы молодую женщину. Увы, он не был ангелом и, как говорится в старой сказке, он не был сотворён из мускуса и амбры. Он был простой рабочий человек, выросший в лишениях и несчастиях, и он приобрел благородство в борьбе за счастье таких же, как он, униженных и оскорбленных... Занесённая рука над этой покорной, вздрагивающей несчастной замерла в воздухе. И хоть он ненавидел сейчас Дильаром, но не ударил её... Иргаш! Рустам! Сыновья... И она смеет... Нет! Не мужчина тот, кто бьет слабых. Но пусть не стоит она здесь... пусть уйдёт!
— Я говорю правду... Я всё знаю... Я ненавижу Иргаша.
В голове Файзи мутилось. Теперь, только теперь качали всплывать в памяти, казалось совсем забытые, отдельные слова людей, поступки, предметы, даже мимолетные взгляды.
Он приложил руку ко лбу.
— Иди... Иди, женщина... Уйди с моих глаз, — проговорил он с трудом.
Да, он теперь припомнил.
Ведь Рустам и Иргаш всегда так дружили. Только в сказках и дастанах рассказывалось о такой дружбе братьев. Но наступило время — и он заметил, что братья стали холодны друг к другу. Когда это случилось? Да, вскоре после того, как зашла речь о сватовстве к Дильаром для Рустама. Он, Файзи, тогда и не подумал, не придал значения охлаждению братьев. Да и разве время было тогда думать! Но... но он помнит, как страстно Рустам просил ускорить сватовство, какую твёрдость тогда проявил обычно тихий и даже робкий юноша. Да, да, именно в то время Рустам и Иргаш дома стали молчаливыми. Нельзя сказать, что он не заметил размолвки. Иргаш не один раз говорил ему, Файзи, что Дильаром — неподходящая невеста для Рустама, что она девушка нехорошая: «Сварлива, язык у неё длинный, со всеми бранится, тявкает по-собачьи, кусает, как кабан, жалит, как змея. Целыми днями по соседям шляется, сплетничает, на мужчин поглядывает. Сватовство надо поломать». Об этом узнал Рустам и сказал брату: «Не заглядывай в чужую дверь, а то на тебя будут смотреть через забор». Они поспорили очень крепко, наговорили в запальчивости друг другу много плохого. Файзи вспомнил теперь фразу, вырвавшуюся у Рустама: «Дурной характер, вкоренившийся в природу клеветника, искоренит только смерть!» Файзи не придал тогда значения ссоре. Он озабочен был делами подпольщиков. И к тому же привык смотреть на Рустама и Иргаша как на детей. Да и как же иначе: на подбородках их только-толь-ко начинала пробиваться борода. Юношеские споры! Старая, как мир, история соперничества из-за красавицы. Так вот в чём дело! Но почему сейчас Дильаром назвала Иргаша, отца своего ребенка, братоубийцей? Господь всесильный! Неужели... не может быть, чтобы сын Иргаш мог... брата... Постойте, постойте... Рустам ведь раз сказал: «Папа, не верь Иргашу!» И сказал он не таясь, не прячась. Сказал в присутствии Иргаша.
Файзи снова напряг память: «Почему я не ответил? — думал он, точно в горячечном бреду... — Не успел ответить? А-а, вот в чём дело. Разговор произошёл в тот достопамятный день, когда эмирские собаки схватили наших, добрая память вечно с ними, товарищей Сайда Чубина и Абдусаттара, коммунистов, приехавших из Ташкента... Все сидели в мастерской и говорили, а Рустам уже стоял в дверях. Он спешил передать весть. Все сидели и разговаривали, а Рустам остановился на пороге и сказал так, чтобы все слышали: «Папа, не верь Иргашу!» И ушёл. Некогда его было останавливать, спросить... выяснить... Рустам тогда так и не вернулся. Он ушёл совсем, чтобы... погибнуть. А Иргаш? Он ничего тогда не сказал, а задать вопрос я ему не успел. Уходили товарищи Сайд Чубин и Абдусаттар... Повёл их... Иргаш...»
Бешено мчавшиеся мысли укладывались в звенья цепи. Каждое воспоминание Файзи обдумывал, трезво взвешивал. Нежно лепетала на руках старика Насиба, молчала Дильаром, вся трепеща от внутренней дрожи... Она не послушалась приказания свёкра, не ушла и только ещё более сжалась в комок.
— Повёл их... Иргаш... наших товарищей. И они попали... в засаду... Их схватили миршабы. А Иргаш?.. — вслух сказал Файзи.
Вдруг он закричал страшно и надрывно:
— Где Иргаш?
И начал озираться. По бледному лицу его катились капли пота. Взгляд стал жалкий, растерянный. Пальцы быстро перебирали край одеяла. Он повторил едва слышно:
— Где Иргаш?
Всё ещё прижимая девочку к себе, Шакир Сами тихо сказал:
— Рассказывай, Дильаром.
Дильаром рассказала историю своей любви к Рустаму, историю старую, как мир.
Уже став на чужбине женой Иргаша, Дильаром задала ему вопрос: когда- они уедут на Родину?
Он грубо оборвал её:
— Твоё дело — услаждать мужа, заботиться о муже.
Но когда она не успокоилась и снова задала вопрос, он замахнулся на неё и закричал:
— Я знаю, ты думаешь, сука, о Рустаме!
Иргаш наклонился к ней, плачущей, и заорал:
— Хорошо, что я помешал тебе снюхаться с ним, с моим красавчиком-братцем, а то быть бы моему ножу а чёрном сердце Рустама.
Он рассвирепел. Глаза его выкатились из орбит, и, колотя себя кулаками по голове, он выкрикивал:
