Уинстон Черчилль: Власть воображения - Франсуа Керсоди

Посреди этого вихря семья была одновременно источником моральной поддержки и главным источником забот: его дорогая Клементина, подверженная приступам меланхолии и частой перемене настроения, не любила ни Чартвелл, ни юг Франции и не выносила общества ни лорда Бивербрука, ни четы Ривз; когда Уинстон был в Чартвелле, ее можно было встретить в Сент-Морице, в Чартвелле, когда он был в Рокбрюне, или на Цейлоне, когда он был на мысе Ай, что, впрочем, не мешало нежным супругам регулярно переписываться и даже встречаться на Канарских островах, в Марракеше… или в Чартвелле. Как и следовало ожидать, вторая жена Рэндолфа не лучше первой смогла приспособиться к его невыносимому характеру и запойному алкоголизму; желчные выпады журналиста Рэндолфа Черчилля против Антони Идена в «Ивнинг стандард» и «Манчестер гардиан» далеко перешла границы дозволенного, безрассудная агрессивность закрыла перед ним многие двери. Наконец, его отношения с сестрами, матерью и отцом были откровенно враждебными, но Уинстон всегда его прощал и в 1960 г. даже разрешил написать сыну свою биографию – долгосрочное предприятие, которое Рэндолф так и не смог довести до конца. Диана Сэндис, страдавшая от депрессии, алкоголизма и ветреного супруга, рассталась с Дунканом в 1956 г. и через четыре года официально оформила развод; она лечилась в клинике, ее хрупкое душевное равновесие вызывало большое беспокойство. Сара развелась с Антони Бочампом в 1955 г. и с грехом пополам продолжала актерскую карьеру, которая увела ее от голливудского кинематографа к лондонскому бульварному театру, где она играла во второсортных пьесках, таких как «Ночная жизнь смелой картофелины». В 1957 г. она узнала о самоубийстве Антони Бочампа, что катастрофически сказалось на ее душевном состоянии; в январе 1958 г., в Лос-Анджелесе, ее забрали в полицейский участок за вождение в пьяном виде; в марте 1959 г. она по той же причине была задержана в Ливерпуле. По настоянию отца она прошла курс дезинтоксикации в швейцарской клинике, но результаты были разочаровывающими; в 1962 г. она вышла замуж за барона Одли, красавца и алкоголика, с которым попыталась обрести счастье. Одна лишь Мери избежала неурядиц и вела безоблачную семейную жизнь с Кристофером Сомсом, продолжившим блестящую карьеру в Министерстве авиации, затем в Военном министерстве и Министерстве сельского хозяйства. Для Черчилля, расстроенного незадачливой судьбой остальных детей, семья Мери была огромным утешением.

Увы! Старость, с каждым днем все заметнее отравлявшая его существование, оставила ему мало поводов для радости. В 1959 г. глухота Уинстона усилилась, и его близкие часто надрывались зря, однако находились избранные, которым удавалось общаться с ним, даже не повышая голоса. К таким редким людям относился Аристотель Онассис; канцлер Казначейства Селвин Ллойд с удивлением заметил, что может свободно обсуждать с Черчиллем высокую политику, когда грек выступает переводчиком. После нового приступа в апреле 1959 г. Уинстон уже с трудом мог говорить, и несколько недель спустя избирателям пришлось напряженно вслушиваться, чтобы понять предвыборную речь депутата от Вудфорда; после этого Черчилль стал бояться провала и выступал только с короткими обращениями, а с ноября 1960 г. уже больше ни разу не брал слово на публике. Отредактировав гранки последних двух томов «Истории англоязычных народов» летом 1957 г., великий писатель Черчилль также отложил перо навсегда: с ослаблением внимания исчезло и вдохновение; но Уинстон ценой больших усилий заставил руку твердо выводить буквы, чтобы продолжить переписку с Клементиной, и как всегда болезнь отступила перед силой воли. Уже несколько лет его феноменальная память давала сбои, учащавшиеся после каждого приступа, но если обстоятельства к тому располагали, он мог прочитать наизусть длиннющую поэму или с мельчайшими подробностями рассказать о битве при Геттисберге. Походка стала нетвердой, нередко случались падения – и не без последствий, так что Уинстон скоро был вынужден признать, что ему лучше не выходить и оставаться на борту «Кристины» во время остановок. Барин-крестьянин тоже должен был уйти на покой: он редко приезжал в Чартвелл, а его зять и наставник Кристофер Сомс был теперь слишком занят министерской карьерой. Летом 1957 г. пришлось продать все фермы вокруг Чартвелла, так развеялась еще одна золотая мечта… А что с живописью, его наилучшим утешением?[259] В Рокбрюне, на мысе Ай и в Марракеше художник еще не расставался с кистями и красками, но осенью 1960 г. рука ослабела и муза незаметно ушла. С 1961 г. у знаменитого отставника из любимых занятий остались только чтение и общество близких.

Были еще и размышления о прожитом, но это был скорее не друг, а враг, поскольку вынужденное безделье широко открыло дверь «черному псу» – его неотвязчивой и неумолимой депрессии. В те дни, когда она властвовала безраздельно, Черчилль без конца возвращался к мысли о бессмысленности прожитой жизни: не он ли беспомощно смотрел, как рушится империя его молодости? К чему были сверхчеловеческие усилия во время двух мировых войн, если Англия каждый раз выходила из них фатально уменьшенной? Что осталось от миража братского союза англоязычных народов после горьких разочарований Тегерана и Суэца? И к чему привели его старания по организации личной встречи с преемниками Сталина и установлению справедливого и долгого мира? А его дети? Он старался быть внимательнее и заботливее, чем его собственный отец, но если из четырех детей у троих тяжелые психологические проблемы, то разве родительское воспитание здесь ни при чем? Разумеется, когда буря в голове успокаивалась, всходило солнце гордости: жизнь все же была прекрасной, страна и государь одержали победу над всеми врагами, и он, Уинстон, смог оказать им много ценных услуг, которые не остались незамеченными. Разве не это было его заветной мечтой, когда он в одиночестве играл с оловянными солдатиками в своей детской?

Однако это был человек, утративший влияние и вынужденный статистом дожидаться конца представления, и зрелище собственного угасания расстраивало его с каждым днем все сильнее. Не лучше ли было уйти, пока его дряхлость не стала очевидной для всех? Разве это не так, если все его самые дорогие друзья покинули этот мир один за другим? Лорд Черуэлл, Профессор, его самый лучший друг после смерти Ф. Э. Смита, ушел из жизни летом 1957 г.; годом позже за ним последовал Брендан Брэкен в сравнительно молодом возрасте – пятидесяти шести лет: в парламенте злые языки назвали его внебрачным сыном Черчилля за красный цвет лица и безграничную преданность. Позже в последний путь отправился лорд Ивор Спенсер Черчилль, родной сын его дорогого кузена Санни, а за ним и Эдвина Маунтбаттен, которая родилась и выросла практически на его глазах. Все уходят, даже дети его старых товарищей… А он какого черта еще торчит на этой сцене, когда у него не осталось уже ни таланта, ни репертуара, ни слушателей? «Кажется, что я продолжаю жить, – признался он своему врачу, – становясь все более бесполезным… Ничего другого не осталось, кроме как умереть… Я не боюсь смерти; наконец, я верю… Скажите мне, Чарлз, как умирают люди? Я вот этого жду…»