Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

но тут включился мой приятель, тот, что всё это затеял, – опытный психолог и испытанный разруливатель подобных ситуаций. Он вдруг вскочил, выдернул из рук Игруна пистолет и молниеносно всунул его мне, приказав: «Целься во всех!» Я встал, как под гипнозом, с пистолетом в руке и стал по очереди направлять его на всех присутствующих, не произнося при этом ни слова, как полный идиот. Они на меня даже не посмотрели. Но мой приятель действовал быстро и нежно, в терапевтическом ключе. Он подходил к каждому с неким уютным, но упорным воркованием: «Надо сесть, попить чайку, поесть салатик…» Какие-то такие нейтральные, успокоительные базары. Все вдруг очень резко стали успокаиваться, упали обратно в диваны, и не прошло и десяти минут, как они уже мирно беседовали, отдуваясь, как миролюбивые обитатели парной бани. Мой друг ласково налил им всем холодного пивка из холодильника с таким видом, с каким добрый доктор наливает детям полезное и вкусное лекарство. Таковы были гипнотические свойства моего друга. Угостив всех пивом, он незаметно скользнул мимо меня, мягким движением забрал пистолет и кинул его в свой открытый портфель. Я чувствовал себя тенью на экране или же картонным роботом в игрушечном мире. Я даже не знал, была ли эта игрушка заряженной.

По-видимому, психологический расчет моего друга был безошибочным. Сочетание ласковых успокоительных базаров с молчаливой фигурой, бессмысленно переводящей ствол с одного присутствующего на другого, – всё это подействовало безотказно. Уже через полчаса все не просто мирно кудахтали, а смеялись до упаду. Стопроцентно счастливые рожи. Кажется, они уже не помнили о том, как один из них высовывал другого из окна.

Еще через час все засобирались в стрип-клуб (Dolls или Rasputin – не помню). Там продолжили алкогольные возлияния. Помню, как кормил земляникой из десертной ложечки понравившуюся мне стриптизершу. Расстались все, как принято говорить, усталые, но довольные.

Однако мой приятель (как затем выяснилось) не угомонился в ту ночь. Его настолько возбудило осуществление задуманного им социального эксперимента (он расценил всё это как совершенную удачу), что он почему-то, будучи уже пьяным вдрызг, решил отправиться в Питер на такси. Но фишка была в том, что в портфеле его лежал пистолет, а в кармане его солидного пальто от Hugo Boss (отнюдь не обоссанного) каким-то чудом оказался флакончик из смуглого стекла. В дороге он зачем-то выпил содержимое этого флакончика, хотя на нем и не было этикетки с надписью «Выпей меня!». Я уже говорил, что кетамин несовместим с алкогольным опьянением. Такое сочетание может привести к неконтролируемым последствиям. Друг мой пришел в сознание на станции Бологое, на полдороге между Москвой и Петербургом. Он сидел на заднем сиденье такси, сжимая в руке пистолет. Водитель был бледен как смерть, не отвечал на вопросы и дрожал крупной дрожью. Весь салон автомобиля изнутри был изгваздан кетчупом, всюду были размазаны гамбургеры и лежали горки картошки фри. Постепенно выяснилось, что пассажир в пути постоянно требовал останавливаться возле «Макдоналдсов», посылал таксиста за едой, после чего упорно втирал гамбургеры в обшивку кресел. Водитель пребывал в шоке: он усадил в свое такси всего лишь пьяного в жопу человека, но тот вдруг обернулся седовласым атлетически сложенным инопланетянином с оружием в крепких руках. Устыдившись содеянного, мой друг вознаградил водителя пачкой баксов и в другом такси тихонько вернулся в Москву.

Такие вот шутки может разыгрывать с людьми настоящий пистолет. Надеюсь, что провел небольшую экскурсию в залихватский мир тарантиновских 90-х. Впоследствии, когда мы с Наташей Норд снимали фильм «Звук Солнца», мы купили в киномагазинах Парижа и Берлина несколько киношных пестиков. Выглядят они как настоящие, но совершенно безобидны – они не только не способны никого ранить или убить, но и не создают вокруг себя столь безумных ситуаций. Мы также пролили литры кинокрови (эта жидкость, кстати, обладает привкусом земляники) и совершили более десятка киноубийств, но нам казалось, что это антиубийства, что каждый из этих символических актов обещает символическим жертвам долгую жизнь, крепкое здоровье и безоблачное состояние души.

Он наклонился, и вдруг она вырвалась.

Прыгала, танцевала, скакала, смеясь.

Бросала мячик, а потом обиделась.

К ее вертешениям прислушивался князь, наклонясь.

К ее верещаниям и торопливому «Иго-го-го!»

Прислушивался космос, терпеливо нахмурив планеты.

Как вы себя чувствуете? Ничего?

– Ничего, ничего… – осторожно кряхтели предметы.

Я уже писал о том, что у нас с Сашей Мареевым была романтическая практика: мы приглашали девушек, которые нам нравились, и предлагали им позировать обнаженными. При этом мы совершали определенное медитативное усилие, и в этом состоянии рисовали девушек. Получались хорошие рисунки, поскольку мы оба надроченные художники с Сашей, к тому же любящие девушек. Момент обнаженности – щемящий момент делегирования доверия. При этом одно дело, когда девушка обнажается перед одним человеком, а другое дело – перед двумя. Это удвоенная доза доверия. Когда нам удавалось этого добиться (а нам удавалось этого добиться почти всегда, уж очень милые мы были ребята), мы, конечно, отлавливали эти ситуации очень благоговейно: это была трепетная, глубоко сакральная практика. Нам надлежало взглянуть на девичье тело с хрустальных обзорных площадок.

Саша Мареев одно время снимал комнату в большой старой коммуналке в Мансуровском переулке, как раз прямо напротив знаменитого домика, где жил Мастер со своей Маргаритой. Домик, описанный в романе Булгакова. Сашина комната, очень красивая, ветхая, на первом этаже, выходила своим окном прямо на этот волшебный домик, овеянный любовью двух литературных героев. Однажды мы с Сашей пригласили в гости прекрасную девушку, которую мы почти не знали, и стали ее деликатнейшим образом разводить на позирование в обнаженном виде. В какой-то момент она согласилась, но пожелала, чтобы мы вышли в момент раздевания. То есть она пожелала скрыть переходный момент от одетого состояния к обнаженному. Мы, конечно, как дико вежливые и галантные джентльмены, немедленно вышли, причем я вышел с совершенно искренними намерениями. Тут я увидел, что Саша Мареев с очень лукавым, игривым видом показывает мне на довольно обширную замочную скважину в старинной двери. Это просто целая дыра была от изъятого замка. Я, конечно, поддался, проскользнул какой-то импульс, и мы прильнули глазами к скважине. Девочка раздевалась, причем она видна была не целиком, лишь мелькали фрагменты сверкающего тела, выхваченные вечерней лампой, но возникло настолько сильное ощущение, как будто сквозь замочную скважину просунули меч Экскалибур, который пронзил нам сердце своим shine of beauty. В обычном нашем будничном состоянии мы защищены от такой сверхвпечатлительности, но когда посредством