Сборник "Круг Земель" - Александр Зорич

Ганфала упер глухой конец трубы в пол, направив запечатанное жерло в направлении группы квадратных ниш на противоположной стене, в которых лежали растрескавшиеся стеклянные шары. Горхла, неотступно следовавший за своим хозяином, понимающе кивнул и, подняв свой двуручный топор, нанес по глиняной крышке трубы рассчитанный удар нижним концом древка.

Происшедшее вслед за этим заставило Орнумхониоров забыть на время о погибшем собрате. Тугая струя чадного оранжево-черного пламени ударила в стеклянные шары, от которых Ганфалу отделяло по меньшей мере семьдесят шагов. Спустя несколько ударов сердца с аппетитным треском на пол Арсенала потекло расплавленное стекло.

Но все внимание Герфегеста было приковано к кровавым следам на полу. Точно такие же оставил он, Последний Конгетлар, в подземельях цитадели Тайа-Ароан. Тогда жертва звалась Синфит, сегодня – Ларт из Дома Орнумхониоров. Тогда ставкой было Семя Ветра, сейчас – смертоносное оружие. Тогда жертву приняла Великая Мать Тайа-Ароан, сейчас… Герфегест поднял глаза к потолку, на котором жадно вбирала в себя отблески багрового пламени безмолвная косматая звезда.

9

На полу Арсенала были выложены рядами по десяткам железные трубы. Рядов было пять полных десятков. В шестом не хватало шести труб. Пятьдесят четыре. Пятьдесят пятая, выгоревшая изнутри без остатка во время наглядного представления Ганфалы, сиротливо валялась под стеной.

– Итак, огнетворительные трубы в наших руках, – сказал Ганфала, неторопливо обводя тяжелым взглядом своих спутников. – Это очень хорошее оружие. В Книге Первого Вздоха оно называется «черное пламя». Стагевд полгода назад разыскал похожее в Поясе Усопших. Когда Гамелины захотели показать Пелнам свою силу, Стагевд приказал применить «черное пламя» против защитников архипелага Лорнуом.

– Я слышал, что Гамелины использовали «кричащих дев», – мрачно заметил Ваарнарк.

– И «кричащих дев» тоже, – утвердительно кивнул Ганфала. – Но только потому, что воины Пелнов оказались сильнее, чем того хотелось бы Стагевду. Они выстояли против «черного пламени». Хотя от многих из них остался лишь пепел. Но когда дым и пепел рассеялись под порывами штормового ветра, воины Гамелинов увидели, что над твердынями Пелнов по-прежнему реют стяги с крылатыми кораблями. «Черного пламени» у Гамелинов больше не было. После этого Стагевду не оставалось ничего, кроме как швырнуть на чашу весов «кричащих дев».

– Значит, «черное пламя» не всесильно, – с горечью заметил Ваарнарк. – А мы заплатили за него…

– Не всесильно даже Солнце Предвечное. Иначе оно испепелило бы мать матери Стагевда и всех прочих Гамелинов до третьего колена, – резко оборвал его Ганфала. – Но «черное пламя» может помочь нам. Стагевд не знает – нужно приложить все усилия к тому, чтобы он ничего не узнал – о том, что мы обладаем «черным пламенем». Если мы используем его все сразу в самом начале сражения, нам, возможно, удастся заронить семя ужаса в души Гамелинов. И тогда их не спасет ни число, ни умение.

10

Вечером следующего дня большой отряд, растянувшийся по выжженной степи едва не на пол-лиги, подошел к южным воротам Наг-Кинниста. Носильщики сгибались под тяжестью продолговатых предметов, старательно укутанных в плотную ткань. Ганфала бодро вышагивал во главе отряда, простецки возложив свой магический посох на плечи. Герфегест безмолвно брел рядом с ним, бессмысленно созерцая раскаленную землю под ногами.

Все в этом мире было не так. Страшное солнце, прожигающее плоть до самых костей. Молодой Ор-нумхониор, погубленный из-за бездушной груды железа, которая вскоре погубит еще тысячи молодых и сильных. И мрачная церемония погребения Орнумхо-ниора, которого Ганфала строго-настрого запретил выносить из Арсенала. Дескать, на то и жертва. Более того, под ненавидящими взглядами остальных Горхла взвалил тело Орнумхониора на плечи и бросил в шестиугольный бассейн под косматой звездой. И серебрящаяся жидкость стала ему бесславной могилой. На выходе из Арсенала взгляды Ганфалы и Герфегеста встретились. «Так нельзя», – сказал Последний Кон-гетлар. «Так можно и так должно, – ответил Рыбий Пастырь. – Разве ты забыл смерть Тайен? Неужели в твоей памяти истерлись воспоминания о Блуждающем Озере? И, главное, – Священный Остров Дагаат. Молот занесен». Герфегест не знал, что ответить Ган-фале. Сильные мира сего всегда правы. И всегда жестоки.

И лишь две мысли заставляли сердце Герфегеста биться. Мысль о скорой встрече с Киммерин и ожидание мести, которая свершится над Гамелинами.

11

За время их отсутствия в Наг-Киннист прибыло сразу два посольства.

Первое – от Ганантахониоров, южных соседей Орнумхониоров. До главы Дома Ганантахониоров дошли слухи о прибытии в Наг-Киннист флагмана императорского флота. Первый Ганантахониор явился лично в сопровождении двух сыновей засвидетельствовать свое почтение властителю Синего Адустрала. Злая ирония судьбы действительно уготовила ему встречу с Императором. На погребальной церемонии Лана Красного Панциря.

Второе посольство прислал Стагевд, глава Дома Гамелинов.

Герфегест не знал этого. Предоставив Ганфале самому вершить судьбы Алустрала в обществе Горхлы и Ваарнарка, он со всех ног ринулся в правое крыло дворца Орнумхониоров, где находились гостевые покои. Он знал – там его ожидает Киммерин.

Герфегест хотел войти без стука, потому что не пристало человеку из Дома Конгетларов просить соизволения войти к женщине. Но дверь была заперта.

– Киммерин! – крикнул Герфегест сквозь дверь, удивляясь своему непривычно хриплому голосу.

За дверью стояла непроницаемая тишина. Но это не была тишина пустой комнаты. Это была тишина затаенного присутствия. Идущий Путем Ветра чувствовал это. Герфегест успокоил себя тем, что Киммерин испугалась его отчужденного голоса.

– Киммерин, открой! Это я – Герфегест, Рожденный в Наг-Туоле!

Тишина. Больше успокаивать себя было нечем и незачем.

Не задумываясь над тем, как он будет выглядеть в глазах дворцовых служителей, чьи пронырливые физиономии виднелись в конце коридора, Герфегест отошел к противоположной стене. И, в один бросок преодолев шестилоктевый коридор, Герфегест вышиб дверь ударом плеча.

Он остановился вовремя. В двух пядях от его груди застыло, словно бы пребывало здесь предвечно, широкое лезвие копья короткого боя.