Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

возвращен и что Орлов даже не докладывал о его просьбе государю. Какова мерзость?

А вот образчик низости князя Алексея Орлова. Прибыв в Париж в 1856 году для мирных переговоров, он не только наистрожайшим образом запретил находящимся при нем офицерам и чиновникам вести знакомство с лицами, которые не ездят к бонапартовскому двору, но еще являлся усерднейшим низкопоклонцем Наполеона и выкинул следующую проделку, наделавшую много шума в Париже. Старец Барант, в шестилетнее свое посольство в Петербурге бывший знакомым с Орловым, узнав о приезде его в Париж, сделал ему визит и, не быв принятым, написал к нему весьма вежливую записку, объясняя, что весьма бы приятно было ему свидеться со старым знакомым, и осведомляясь, когда можно застать его дома. Так как Барант, подобно почти всем почтенным людям Франции, отстранил себя от всяких сношений с бонапартовским двором, то Орлов и имел совесть не отдать ему визита и даже не ответить на его записку!!! Старец Барант, рассказывая нам это, говорил: «Вина была моя: я мнил найти посла там, где был лишь холоп!»

274

Афанасий Емельянович Толмачев, прежде чем его сдали в государственную кладовую, то есть в Сенат, долго служил в военной службе, и старые служаки николаевских времен с похвалой рассказывают о его хозяйственных соображениях; покойный сенатор, генерал и игрок Николай Петрович Мартынов говорил однажды: «Вот отличный был полковой командир — Толмачев Афанасий Емельянович! Во-первых, по фрунту — дока; а потом, что за хозяин! Сердце радовалось, глядя на него. У него ничего не пропадало: бывало, велит стричь солдат, да стричь везде, без исключения; волосами набьет тюфяк и продает. Мастер своего дела!»

275

Канцлер граф Нессельроде, человек в петербургском смысле весьма практический, говаривал сыну своему, когда тот находился в Петербургском университете: «Я вовсе не требую, чтобы из тебя вышел ученый; ученость ни к чему тебе не нужна: ты граф Нессельроде и богат; но я требую от тебя непременно, чтобы ты на выпускном экзамене получил чин десятого класса, для того чтобы не отстать от товарищей своих по службе». Дмитрий Карлович Нессельроде в точности исполнил волю родительскую и ученостью не заразился.

276

Они женаты на внучатых сестрах: Тимашев на Екатерине Александровне Пашковой, Адлерберг на Екатерине Николаевне Полтавцевой.

277

Иван Иванович Шувалов, основатель Московского университета, покровитель Ломоносова, был двоюродным братом графа Петра Ивановича. Мавра Егоровна определила Ивана Ивановича в любовники к Елизавете, или, как выражались в восемнадцатом веке, ввела его в случай. У Ивана Ивановича Шувалова соперником был двадцатидвухлетний полковник Никита Афанасьевич Бекетов, чрезвычайно красивый лицом. Граф Петр Иванович Шувалов дал Бекетову какое-то притирание для сохранения, как он уверял, свежести лица. От притирания этого все лицо Бекетова покрылось сыпью и угрями: графиня Мавра Егоровна Шувалова сказала императрице: «Смотри, матушка, какого он зазорного поведения; с ним опасно», и Бекетов был тотчас удален от двора, переведен в армию, а Иван Иванович Шувалов остался любовником Елизаветы.

278

Непереводимая игра слов, основанная на созвучии слов: «vers» «стихи» и «verres» — «стаканы»: «Он остался верен своим фамильным традициям: его дед покупал стихи, а он опоражнивает стаканы».

279

После помолвки своей Шувалов, числившийся но Министерству иностранных дел, пожалован был камергером по официальному представлению графа Нессельроде. Император Александр Павлович, со дня помолвки уже обходившийся с Шуваловым, как с будущим зятем, улыбаясь, спросил у него, сколько он подарил графине Нессельроде? Этот анекдот рассказывала мне княгиня Екатерина Александровна Долгорукова, жена князя Ильи Андреевича и сестра Софьи Александровны Шуваловой…

280

В то время гофмейстериной фрейлин, живших во дворце, была Екатерина Ивановна Вильде, женщина глуповатая. В Николин день 1795 года она стала выговаривать некоторым фрейлинам, зачем они не были у обедни, и на возражение их, что они не предполагали, чтобы Николин день был большим праздником, г-жа Вильде воскликнула: «Как! Вы разве не знаете, кто такой св. Николай Чудотворец? Ведь он у Господа Бога то же самое, что Платон Александрович у матушки-императрицы — первое лицо!»

281

См.: «Записки Дениса Васильевича Давидова», в России цензурой не пропущенные. Лондон. 1863, стр. 28.

282

На стороне (ит.).

283

О Галахове говорили: qu'il n'est guère spirituel, mais très spiritueux (непереводимая игра слов: «что он вовсе не остроумен, но преисполнен спирта») и когда его сменили с обер-полицмейстерства, то насмешники уверяли, что он будет назначен генерал-губернатором на остров Мадеру или по крайней мере в город Херес.

284

Игра слов, основанная на двойном значении слова «pompe» — «пожарная труба» и «пышность»: «друг пожарной трубы» или «любитель пышности».

285

Всем известно, что знаменитый граф Армфельд, отец нынешнего министра, был также настоящим отцом князя Александра Сергеевича Меншикова.

286

Граф Николай Федорович Головин, тот самый, с которым враждовал Волынский, овдовев, женился на одной шведке, с которой издавна находился в связи и имел сыновей. Он хотел их привенчать, как говорили в старину, то есть подвести к аналою в день своей свадьбы и объявить законными, но императрица Елизавета тому воспротивилась, хотя сама рождена была до свадьбы отцовской (если даже только Петр I был женат на Екатерине I, что весьма сомнительно). Должно полагать, что в этом случае Елизаветой руководили придворные лица, у каждого из которых были в семье женихи, с жадностью взиравшие на богатое приданое единственной дочери Головина. Этот последний отправился в чужие края морем и в пути умер на корабле; императрица приказала все его имение укрепить за дочерью его, Натальей Николаевной; сыновья Головина от второй жены поселились в Дании, служили в датском войске и, если не ошибаюсь, оставили потомство в Дании.

287

Мать Барятинского княгиня Анна Петровна, урожденная Татищева, была в первом браке за графом Александром Федоровичем Головиным, родным дядей принцессы Натальи Николаевны Голштейн-Бекской.

288

По всем сведениям, какие мы имеем из России, самая главная причина злобы к нам придворных лиц и лиц высшего круга петербургского общества заключается в том, что мы разоблачили и на