Рифтеры - Питер Уоттс

Через какое‑то время галлюцинации, как обычно, исчезли, уступив место реальному миру. Кларк даже привыкла к ним: больше не кричала на них, не пыта­лась дотронуться до того, чего не существовало. Кон­тролировала дыхание, понимала, что для мира вокруг ничего не произошло: просто женщина с визором задумалась, сидя за столом в ресторанном дворике. Вот и все. Только Лени слышала, как кровь гулко стучит у нее в ушах.

Ей это совсем не нравилось.

Ряд медкабин с другой стороны зала завлекал посе­тителей разумными ценами и «еженедельным обновлением базы патогенов». После диагностики в Калгари, где машина умоляла ее остаться, Кларк бежала от таких соблазнов, но с тех пор прошло уже порядочно времени. Лени встала из‑за стола и двинулась сквозь разношерстную толпу, прокладывая путь там, где народу было поменьше. То туг, то там она все равно наталкивалась на прохожих – почему‑то увернуться от них становилось все труднее. Кажется, с каждой минутой в атриум тор­гового центра набивалось все больше людей.

И очень многие из них носили белые линзы.

* * *

Медкабина оказалась размером чуть ли не с каюту на станции «Биб».

– Незначительная нехватка кальция и остаточной серы, – отрапортовала она. – Повышенное содержание серотонина и адренокортикоидных гормонов; повышенный уровень тромбоцитов и антител в связи с физической травмой средней тяжести, произошедшей около трех недель назад. Угрозы для жизни нет.

Кларк потерла плечо. Сейчас то болело, только если ткнуть. Даже синяки на лице почти сошли.

– Аномально высокий уровень клеточных метаболитов. – Биомедицинские детали мелькали на главном экране. – Угнетение лактата. Ваш базальный уровень обмена веществ необычайно высок. Это не представляет непосредственной опасности, но со временем может привести к износу органов тела и значительно снизить продолжительность жизни. Синтез РНК и серотонина...

– Есть какие‑то заболевания? – Кларк перешла к сути.

– Уровень патогенов в пределах нормы. Вы хотите провести дополнительные тесты?

– Да. – Лени сняла с крючка ЯМРТ‑шлем и надела на голову. – Проведи сканирование мозга.

– У вас есть какие‑то особенные симптомы?

– Да... галлюцинации. Только зрительные... ни слуховых, ни обонятельных – ничего такого. Как картинка в картинке, я по‑прежнему вижу реальность по краям, но...

Кабина ждала продолжения. Наконец, так и не дождавшись, принялась тихо жужжать про себя. На экране начал вращаться яркий трехмерный силуэт человека, постепенно приобретавший окраску.

– У вас проблемы с формированием социальных связей, – заметила машина.

– Что? С чего ты решила?

– У вас хронический недостаток окситоцина. Это излечимое расстройство. Я могу назначить...

– Забудь, – ответила Лени. «С каких пор особенности личности стали „излечимым расстройством"?»

– У вас наблюдается чрезмерно активная выработка дофамина. Вы принимаете опиоиды или усилители эндорфина более двух раз в неделю?

– Да забудь ты об этом. Просто ответь мне про галлюцинации.

Кабина замолчала. Кларк закрыла глаза. «Только этого не хватало. Чтобы какая‑то треклятая машина подсчитывала молекулы моих мазохистских наклонностей...»

Бип.

Кларк открыла глаза. На экране в основаниях полушарий головного мозга зажглась россыпь фиолетовых звездочек. По центру пульсировала крохотная красная точка.

«Аномалия» – зажглась надпись в углу экрана.

– Что? Что это?

– Обрабатываю. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие.

Внизу выскочила надпись: «Поле Бродмана 19 (ЯЗЗА)» [69] .

Снова послышался писк. Показалась еще одна мига­ющая красная точка, теперь чуть спереди.

«Поле Бродмана 37».

– Что это за красные пятна? – спросила Кларк.

– Эти отделы мозга отвечают за зрение, – ответила кабина. – Могу я опустить щиток шлема, чтобы осмот­реть глаза?

– Я ношу линзы.

– Роговичные накладки не помешают сканированию. Могу я приступить?

– Давай.

Щиток скользнул вниз. Сеть из крохотных бугорков пунктиром расчертила его внутреннюю поверхность. Гул машины глубоко отдавался в черепе Лени. Она начала считать про себя. Прошло двадцать две секунды, прежде чем щиток вернулся на место.

Сразу после надписи о 37‑м поле Бродмана появилась следующая: «Обл. желт, пятна НОРМ»[70] .

Жужжание стихло.

– Вы можете снять шлем, – объявила машина. – Каков ваш хронологический возраст?

– Тридцать два. – Она повесила шлем на крючок.

– Претерпевало ли ваше визуальное окружение значительные изменения в период от восьми до шестнадцати недель назад?

Целый год, проведенный в светоусиленных сумерках источника Чэннера. Путь на сушу ползком, вслепую по дну Тихого океана. А потом неожиданно яркое небо...

– Да. Возможно.

– В вашей семье были зафиксированы случаи инсультов или эмболий?

– Я... Я не знаю.

– Умирал ли недавно кто‑то из ваших близких?

– Что?

– Умирал ли недавно кто‑то из ваших близких?

Лени стиснула зубы.

– У меня недавно умерли все близкие мне люди.

– Менялось ли за последние два месяца давление окружающей вас среды? К примеру, находились ли вы на орбитальной станции или в негерметичном воздушном судне? Совершали ли вы погружения на глубину более двадцати метров?

– Да. Совершала.

– Во время дайвинга вы проходили декомпрессионные процедуры?

– Нет.

– Какова была максимальная глубина, на которую вы погружались, и сколько вы там пробыли?

Кларк улыбнулась:

– Три тысячи четыреста метров. Один год.

Кабина на секунду замолкла, но потом продолжила:

– Люди не могут пережить подъем с такой глубины без декомпрессии. Какова была максимальная глубина, на которую вы погружались, и сколько вы там пробыли?

– Мне не нужна декомпрессия, – пустилась в объяснения Лени. – Во время погружения я не дышу, все обеспечивали электри...

«Минуту...»

Она сказала, декомпрессии не было.

Разумеется, зачем? Пусть те, кто бултыхаются на поверхности, дышат из громоздких баллонов с кислородом, рискуя словить азотное опьянение или кессонную болезнь, если им случится залезть глубже положенного. Пускай они мучаются от кошмаров, в которых взрываются легкие и глаза, тускнея, превращаются в гроздья мясистых пузырей. У рифтеров был иммунитет к подобным неприятностям. Внутри станции Лени дышала, словно находясь на уровне моря, а снаружи не дышала вообще.

Не считая одного раза, когда ее буквально скинули с неба.

В тот день «Рыба‑бабочка» медленно опускалась сквозь темный спектр вод, из зеленого в синий, а по­том и в бессветный мрак, истекая воздухом из тысячи порезов. С каждым метром океан все больше проникал внутрь подлодки, сжимая атмосферу в единственном пу­зыре с высоким давлением.