Рифтеры - Питер Уоттс

«Вот оно. Визуальные наблюдения группируются по времени.

Так, теперь надо взять первые рапорты из каждого кластера и выбросить все остальные. Нанести координаты на карту».

– Вот это да, – пробормотал он.

Через средние широты Северной Америки протянулся резкий зигзаг, который потом заворачивал на юг. По этой же траектории распространялся Бетагемот.

Кто‑то вылавливал из Водоворота все случаи, когда видели Лени Кларк. И как только находил их, сразу подбрасывал в систему целую кучу ложных сообщений о ней, заметая следы. Кто‑то пытался замаскировать ее путь и одновременно прославить на весь мир.

«Да зачем, ради всего святого?»

Вдруг в районе затылка заработали некие синапсы.

В этом массиве данных был еще какой‑то показатель, развивавшийся по той же схеме. Естественная часть Ахилла мельком заметила его и тут же отпрянула, не давая хода интуиции. А вот оптимизированная отвернуться не смогла.

«Может, совпадение, – пришла в голову глупая мысль. – Может...»

Кто‑то постучался в дверь. Дежарден замер.

«Это он».

Ахилл понятия не имел, почему так уверен в этом. Там же мог стоять кто угодно.

«Это он. Лабин знает, где я. Наверное, подсунул мне жучка и теперь может с точностью до последнего сантиметра установить, где я...

...А еще он понимает, что я ему солгал».

Не мог не понимать. Лени Кларк заполонила весь Водоворот; со дня землетрясения Дежарден никак не мог не наткнуться на нее хотя бы раз в своих поисках.

Тук. Тук.

Без пропуска УЛН замок открыться не мог. Он и не открылся.

«Но это все равно он».

Ахилл молчал. Бог знает какие там за дверью у Лабина средства прослушки. Он открыл внешний канал и начал печатать. На все ушло несколько секунд.

«Отправить».

В коридоре кто‑то еле слышно хмыкнул. Послышался звук удаляющихся шагов.

Дежарден проверил часы: он вышел из своего офиса шесть минут назад. Еще чуть‑чуть, и его отсутствие начнет выглядеть подозрительно.

«Подозрительно? Да он же все знает, идиот! Потому и встал около двери, подал тебе знак. Ты даже на секунду его не обманул».

И все‑таки... если Лабин и знал, то ничего не сказал, а подыграл Ахиллу. Непонятно почему: по какой‑то безумной, бездушной – одним словом, рифтерской причине, но он поддержал иллюзию.

И, Боже, прошу тебя, Боже, пусть так будет и дальше.

Дежарден выждал еще тридцать секунд на случай, если его послание удостоится немедленного ответа. Не удостоилось. И снова, крадучись, вышел в пустой коридор.

У Патриции Роуэн, похоже, были другие дела.

СКАЛЬПЕЛЬ

Дверь в кабинет Ахилла была закрыта.

«Эй, Кен... э, Колин...

Да, я пошел в туалет на верхнем этаже, там рекламные ролики повеселее...

Офис Элис? Она попросила меня проверить почту, нам не позволяют заходить в ящик с внешних компьютеров...»

Он перевел дух. Нет смысла забегать вперед. Лабин может об этом даже не спросить, а в дверь постучал кто‑то другой.

«Ага, ну как же».

Ахилл зашел внутрь. В комнате никого не оказалось.

Дежарден не знал, радоваться или ужасаться, но дверь за собой запер.

А потом открыл ее снова.

Какой смысл? Лабин или вернется, или нет. Примет вызов или не станет. Но, кем бы он ни был, он уже держал Ахилла за яйца; если сейчас резко менять привычный распорядок работы, то будет только хуже.

К тому же Дежарден был уже не совсем один. В кабинете вместе с ним находился еще один монстр – правда, другого сорта. Ахилл уже мельком заметил его, когда тот маячил за схемами на экране Джовелланос. На краткий миг он позволил себе думать, что ему лишь померещи­лось; стук в дверь показался едва ли не облегчением.

Однако чудовище не исчезло. Дежарден слышал, как оно посапывает в потоках данных, словно затаилось в шкафу около детской кроватки и подергивает ручку две­ри, дразнясь. Тогда он почти уже различил жуткий силу­эт, но отвернулся, прежде чем проступили хоть какие‑то детали. Теперь же, в ожидании Лабина, ему больше нечего было делать.

Ахилл открыл шкаф и посмотрел чудовищу в лицо.

Тысячи ликов Лени Кларк.

Поначалу все казалось вполне невинным: облако то­чек сгущалось, принимая форму, отдаленно напоминавшую некий предмет родом из евклидовой геометрии, по центру которой позвоночным столбом шла ось времени. Там, где плотность была наибольшей, молва о Лени Кларк разрасталась изобильными слухами и противоречиями. Там, где она падала, истории приобретали однородность и последовательность.

Но Дежарден сделал себе карьеру на способности различать структуру в облаках. И с тем, что видел сейчас, не встречался никогда.

У слухов была собственная классическая эпидемиология. Каждый шел от одного‑единственного источника, некоего первоначального события. Информация распространялась из этой точки, мутируя и скрещиваясь сама с собой, – нити конусом расходились в будущее, но в конце концов высыхали и гибли; конус просто рассеивался в широкой части, пермутации дряхлели и истощались.

Конечно, существовали исключения. Время от времени какая‑нибудь из нитей отказывалась умирать, утолщалась, грубела, покрывалась наростами и становилась практически неуязвимой: теории заговора, городские легенды, куплеты популярных песен и уютная, миленькая ложь религиозных доктрин. Это были мемы: вирусные концепты, инфекции разумной мысли. Некоторые вспыхивали и умирали, как поденки. Другие жили сотни лет, заманивая миллиарды людей в бесконечную круговерть размножения паразитических полуправд.

«Лени Кларк» была мемом, но на других не походила. Насколько мог сказать Дежарден, она не зародилась в некой единственной точке, а сразу появилась в информационном пространстве под тысячью лиц. Не было ни постепенного расхождения, ни монотонного ветвления переменных. Вариации брызнули слишком быстро, и их источник оказалось невозможно отследить.

И с момента появления все векторы... фокусировались.

Два месяца назад Лени Кларк была искусственным ин­теллектом, террористкой из беженцев, мессией‑проституткой, бесчисленной чередой совершенно невероятных персонажей. Теперь же остался один, и только один: Русалка Апокалипсиса. О, разумеется, существовали вариации: она то ли была заражена какими‑то воспламеняющимися наноботами, то ли переносила искусственно созданную чуму, то ли принесла со дна морского смертельный микроб. Разница в деталях, только и всего. Истина сошлась в одной точке; классический конус каким‑то образом перевернулся на сто восемьдесят градусов, и Лени Кларк из тысячи лиц обрела одно. Теперь она стала олицетворением конца света.

Как будто кто‑то или что‑то предложило миру мириады возможностей, и планета выбрала ту, которая нравилась ей больше всего. Достоверность в таких вещах значения не имела: только резонанс.