Звезда Любви - Юлия Леонова

— Мне жаль, что так вышло, что я, пусть и не по своей воле, стала причиной тому, — выдавила она из себя, не в силах сдержать слез. — Если бы была в том моя вина! Если бы только была, но я такая же жертва обстоятельств, как и Вы.

— Так поведайте мне об этих обстоятельствах, — присаживаясь в кресло, ответил Павел.

Жюли присела на диванчик напротив него, и, собираясь с мыслями, расправила на коленях платье. Привлеченный этим жестом, Павел, как завороженный, следил за ее тонкими пальцами, нервно комкающими складки траурного одеяния.

— Однако Вам идет черный, ma cheriе, — заметил он.

Вздрогнув от его слов, Юленька подняла голову, встречаясь с ним взглядом.

— Я не люблю черный, — тихо ответила она. — Сегодня похоронили моего приемного отца, графа Закревского. Василий Андреевич преставился три дня тому назад.

Шеховской нахмурился:

— Примите мои соболезнования! Я вижу, что для Вас это тяжкая утрата.

Жюли кивнула головой:

— Дядюшка эти годы был для меня всем, — вздохнула она.

Вспоминая свою первую встречу с Закревским, когда она пришла в себя в совершенно незнакомой комнате после того, как Василий Андреевич нашел ее, едва живую, на берегу Финского залива, Юленька начала свой рассказ. Павел слушал молча, не перебивая ее, и чем больше она говорила, тем мрачнее он становился.

— Это правда, что Вы встретились с графом Левашовым в Милане? — небрежно поинтересовался он, когда она дошла в своей истории до поездки в Италию.

— Да, папенька тогда послал за мной, чтобы представить своему знакомому, но Серж признал меня и назвал по имени, и тогда я вспомнила… Все вспомнила. Это было так странно, будто я проваливаюсь в какую-то дыру, а вокруг меня кружатся лица, мелькают картины, видения, чьи-то голоса наперебой говорят со мной, — прикрыв глаза, медленно произнесла она, восстанавливая в памяти картины из прошлого. — Сначала я услышала твой голос, а потом увидела твое лицо. Это было так отчетливо, так ясно, будто и в самом деле ты был предо мною, — продолжила она, невольно забывшись и перейдя на интимное "ты". — Мне снились сны до того, но в них я никогда не видела твоего лица, — распахнула она полные слез глаза.

Павел сжал ладонями виски и отвел глаза:

— Мне бы хотелось верить Вам, mon coeur, — вздохнул он. — Видит, Бог, как я этого хочу! Поклянитесь, что не солгали мне даже в малом!

Жюли вздрогнула. Она не солгала, но умолчала, потому как не смогла подобрать нужных слов. Как ему сказать, что Николенька его сын? То, что поначалу казалось ей таким простым, вдруг стало неимоверно сложным. Как признаться в этом, когда он не верит ей, и это недоверие легко читается во взгляде — напряженном, пристальном, как если бы он пытался проникнуть им в самую глубину ее души и там найти ответы на мучающие его вопросы?!

А Павел, слушая ее рассказ, клял себя в душе за то, что не додумался поискать жену в окрестностях Стрельны, не опросил тамошних помещиков, ведь она была совсем рядом, в Александровском.

— Клянусь в том, что не солгала Вам! — прошептала она и поднялась с диванчика. — Однако утро вечера мудренее, Павел Николаевич, — запнулась она на его имени, так хотелось назвать его, как раньше — Поль, будто не стояли меж ними пять лет разлуки. — Вы с дороги, да и у меня сегодня день был не из легких. Я распоряжусь, чтобы Вам ужин подали, а комнаты Вам уже приготовили.

Стараясь не оглядываться, Юленька направилась к двери и едва не вскрикнула, когда его ладони легли на ее плечи. Павел развернул ее к себе лицом, его ладонь скользнула по точеной шее, захватила в плен ее затылок, не давая возможности отвернуться. Широко раскрыв глаза, Жюли смотрела, как он склоняется к ней, ей казалось, он собирается поцеловать ее. Сердце забилось в груди так сильно, что стало больно дышать, но он лишь обжёг горячим дыханием щеку, коснувшись сухими губами кудрявого локона, выбившегося из косы около виска.

— Ступайте, ma cheriе, — выпустил он ее из своих объятий. — Ступайте, я не голоден.

Жюли выскользнула за дверь, и лишь только она за ней закрылась, Поль с трудом разжал сведенные судорогой пальцы левой руки.

Спустя несколько минут к нему явился дворецкий и проводил в спальню, где его уже дожидался Прохор. В комнате было еще прохладно, чувствовалось, что печь затопили совсем недавно.

— Виделись, Павел Николаевич? — не утерпел денщик, помогая князю раздеваться.

— Свиделись, — вздохнул Шеховской.

— Что-то Вы, барин, вроде не больно-то рады, — осторожно заметил Прохор.

— Сам не знаю, то ли радоваться, то ли огорчаться: встретились, будто чужие, — грустно усмехнулся Павел, чувствуя невыносимую щемящую тоску.

Был ли страх в ее глазах, когда смотрел в них так близко в неверном пламени свечей? Может, показалось ему, или и вправду его общество нынче было ей в тягость, и оттого она поспешила покинуть его? В дверь тихо постучали, явился лакей с полным подносом и принялся сервировать ужин на небольшом столике, с любопытством поглядывая на нежданного гостя, которого, как он доподлинно знал от горничной барыни Таши, так долго ждали в Закревском. Закончив, он с поклоном удалился.

— Присаживайся, — обратился к Прохору князь, — чай, не впервой нам за один стол садиться.

— Увольте, барин! — замотал головой денщик. — То, Ваше сиятельство, в тайге было, а здесь не по чину мне.

— Садись, говорю, помянем старого графа, сегодня его схоронили, — указал ему на стул Шеховской.

Прохор осторожно присел к столу и глядя на то, как князь, сжав губы разливает по рюмкам бренди, боязливо поежился. Видно было, что барин не в духе, а в такую пору ждать от него можно чего угодно — и разговора задушевного, и оплеухи, коль забудешь место свое.

— Царствие небесное рабу Божьему Василию, графу Закревскому, — вздохнул Поль, залпом выпивая рюмку.

— Говорят, хороший человек был, — поддакнул Прохор.

— Тебе-то откуда знать? — удивился Павел.

— Так покуда Вы с княгиней разговоры вели, я на конюшню сходил — проверить, как там лошадок наших устроили.

— Ну, и что узнал? — спросил Шеховской, явно заинтересовавшись.

— А на конюшне я с Егором познакомился. Он там хоть и не самый главный, а барина покойного уж больше десяти лет только он и возил, а до него отец его был у барина кучером, он ему, можно сказать, вожжи и передал. И в Италию тоже он барина возил, только вот назад ехали невесело, барин хоть и совсем плох был, а держался, все в Петербург спешил, да не доехал, пришлось домой поворачивать. И перед смертью тоже говорил, что надо в Петербург ехать, мужа Юлии Львовны, то есть Вас, искать, переживал за нее очень, — Прохор умолк на минуту, а потом продолжил. — Они туда чего поехали-то? Барин, Егор сказывал, Юлию Львовну как дочь родную любил. У него, знаете ли, была дочка, Аннушкой звали. Так в тот год, когда барыня пропала, ровно год исполнился, как померла она от лихорадки, отец и приехал, чтобы могиле ее поклониться. Жена его еще раньше померла, а как дочку схоронил, так один как перст остался.