Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. - Сборник Статей

и автор книжек по физике на иврит Г. Рабинович в свою очередь получили раз­решение на издание другого органа русско-еврейской печати — «Русский Еврей». В отличие от «Рассвета», возникшего по об­щественной инициативе, — «Русский Еврей» был в редакцион­ном и литературном отношении плохо оснащен. Впоследствии секретарем редакции был приглашен А. Кауфман, единствен­ной крупной писательской силой журнала был Леванда, про­живавший в Вильне и лишь частично руководивший редакци­ей, а к концу 1880-го года редакцию перенял д-р Л. О. Кантор (1849—1915). Но это было уже позже, а на первых порах Бер­ман и Рабинович, за отсутствием редакторов и журналистов, пригласили выпускать журнал... Рачковского,[75] который взял эту должность несомненно с ведома Департамента Полиции, — и в течение года редактировал журнал «Русский Еврей» вместе с приглашенным другим агентом охраны, выкрестом П. Палетелем. В этих условиях говорить сколько-нибудь серьезно о направлении «Русского Еврея» довольно трудно. Правда, он был несколько более национально настроен, чем «Рассвет», но это объяснялось прежде всего тем, что в нем участвовали люди, получившие большее религиозно-традиционное воспитание, чем люди «Рассвета». В дальнейшем, благодаря активному участию сына Л. Бермана, Василия Бермана, одного из первых палестинофилов в кружках петербургской молодежи, нацио­нальная струна в «Русском Еврее» звучала все более отчетли­во. Сам В. Л. Берман (1862—1896), поэт и публицист, скончал­ся в молодом возрасте, не оставив значительного следа в рус­ско-еврейской печати.

«Рассвет», рассматривая себя, как орган печати еврейской интеллигенции, в яркой статье формулировал свои задачи. Эта программная статья «Рассвета», написанная М. И. Кулишером, на первых порах давала весьма отчетливое представление о ха­рактере нового русско-еврейского издания:

«Основная цель и задачи нашего издания быть органом нужд и потребностей русских евреев. Мы зовем и приглашаем интел­лигентную часть русского еврейства. Мы надеемся и уверены, что они откликнутся на наш зов и присоединятся к нам, что они не будут щадить ни сил, ни труда, необходимых для пробужде­ния громадной массы русских евреев от умственной спячки и спасения от безвыходного материального положения... Этого требует не только благо русских евреев, этого требует и благо России. Уделяя свое время на удовлетворение нужд и потребно­стей русских евреев, интеллигентная часть русских евреев этим не выделяет себя из среды русских граждан. Она исполняет лишь то дело, которое лежит на обязанности русского граждани­на вообще. Интеллигентное еврейство борется за него потому, что оно лучше других по своему положению, по своей племен­ной связи с еврейской массой может его исполнить, — оно бо­рется за это дело там, где результаты его трудов могут быть наи­более успешными».

Отдельные сотрудники «Рассвета», даже столь влиятельные, как И. Г. Оршанский, вносили свою ноту в журнал, продолжая отстаивать позицию одесского «Дня» о пользе и разумности ас­симиляции. «Только в ассимилировании с народами, среди ко­торых евреи живут, — их спасение, — обобщал свою излюблен­ную идею Оршанский. — В усвоении чужих нравов, чужого об­раза жизни, в усвоении воззрений, выработанных другими куль­турными народами, в приноровлении к условиям жизни других народов заключается их задача». Но, в сущности, руководители «Рассвета» уже не верили в истину ассимиляции. Приобщение к русской культуре, пропаганда гражданственности в русском ев­рействе уже для них не упирались в перспективу растворения еврейской интеллигенции в русской среде, не означали «слия­ния» с русским народом. Порой ощупью, эмпирически, без обоб­щений, без теоретического осмысливания, в «Рассвете» все больше давал себя чувствовать контакт с народной жизнью, с потребностями массы, на своих не определившихся и смутных еще путях тянущейся к новым формам жизни, самодеятельнос­ти, самопомощи. Как совершенно справедливо говорит о «Рас­свете» С. Цинберг, «теоретически отстаивая ассимиляционную точку зрения, «Рассвет», сам того не сознавая, шел по пути, ве­дущему не к ассимиляции, а к пробуждению национального са­мосознания. «Рассвет» обращается не к внешнему миру, — ис­ключительно к еврейству, к еврейской интеллигенции». «Рас­свет» видит свою задачу в том, чтобы быть «будильником само­сознания и самоуважения в единоверцах». Мы «говорим не о ком ином, как о массе еврейской, о ее нуждах и потребностях» ... «Еврей до тех пор, пока он остается евреем, не может разорвать живой связи со своим народом, не греша перед историей, перед жизнью, перед собой, наконец». «Очнитесь! Подумайте только: три миллиона евреев — и так мало, так страшно мало деятель­ных интеллигентных людей!..»

Этот ярко выраженный национальный уклон особенно го­рячо прозвучал в связи с вышедшим из тех же собраний и ве­черинок 1879 года проектом создания Ремесленного Фонда, впоследствии развившегося в ОРТ, связанным с именем же­лезнодорожного короля С. С. Полякова. Ремесленный Фонд, имевший в виду широко и конструктивно поставить помощь еврейским земледельцам и ремесленникам, стал в 1879-80 гг. средоточием и надежд и упований еврейской интеллигенции и приобрел широкую популярность в еврейской провинции. Как известно, в течение нескольких месяцев сборы в пользу Ремес­ленного Фонда охватили до 12 тысяч евреев в 400-х с лишком пунктах черты оседлости и привлекли широкие симпатии представителей всех слоев населения от интеллигенции до ку­печества, от ремесленников до раввинов. «Рассвет», а также второй орган русско-еврейской печати «Русский Еврей», — на этой работе выпрямивший и свою литературную физиономию и нашедший свое национальное лицо, — оба поставили себя на службу задачам экономической самопомощи, которые выдви­нулись в первую очередь в связи с Ремесленным Фондом. Рус­ско-еврейская печать облеклась в плоть и кровь, когда связала себя с практическим делом и стала выполнять общественную функцию.

Цензура, да и вообще полицейская обстановка в стране, ме­шали народившемуся еврейскому общественному мнению по­ставить перед собой — и перед мыслящей Россией, — еврей­скую проблему во всем объеме, во весь рост. Но уже было ясно для всей русско-еврейской интеллигенции, что без политичес­кой эмансипации, без ликвидации ограничительного законода­тельства, без уничтожения черты оседлости немыслимо найти выход из материальной нужды, невозможно и поднять культур­ный уровень еврейской народной массы. Никакие паллиативы тут помочь не могли. И перед лицом этого сознания с каждым днем становилось все очевиднее, что иллюзии русификации, слияния, ассимиляции русского еврейства рассеиваются, как дым от огня. Облетели цветы, догорели огни эпохи 50 — 60-х го­дов. Русско-еврейская печать не ставила себе задач, подобных тем, которые были формулированы одесским «Рассветом»: не­сти в еврейскую среду «любовь к отечеству» и «споспешество­вать видам правительства». Совсем другие аспекты еврейской проблемы доминировали в печати. Н. Минский (Норд-Вест) отвечал в «Рассвете» статьей «Сумбур идет» на статью Сувори­на: «Жид идет». «Рассвет» считал необходимым сражаться не только с антисемитами, но и с социалистическими настроения­ми, продолжавшими охватывать еврейскую молодежь, и тот же Норд-Вест на столбцах «Рассвета» утверждал, что лозунги со­циалистов «представляют для еврейского народа мертвые сло­ва, лишенные