Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. - Сборник Статей

обычные, подчас бруталь­ные черты. Другой писатель из рабочей среды — Иона Розен­фельд дебютировал рассказами, носящими автобиографический характер; в его позднейших произведениях выступает склон­ность к болезненному психологизму. Талантливый беллетрист Л. Шапиро в первых своих рассказах, проникнутых жаждой мщения, описывает ужасы погрома. Добродушный И. Я. Берко­вич изображает, говоря словами Нигера, «обыкновенных людей в необыкновенных ситуациях». Нужно еще отметить удачные зарисовки домашних животных в рассказах М. Ставского.

Литературный дебют Давида Бергельсона сразу дал чита­телям возможность оценить его своеобразие и блестящий стиль. «Вокруг вокзала» и «Когда все кончилось» (1913) вы­двинули его в ряды лучших еврейских беллетристов. В его творчестве влияние Менделе и Переца переплетается с влия­нием такого чуждого им по духу писателя, как импрессионист Кнут Гамсун.

(Нам приходится снова напомнить, что целый ряд беллетри­стов остался вне пределов нашего обзора).

Драматический жанр в литературе сильно отставал от эпоса и лирики. Одним из пионеров этого жанра был Давид Пинский — первый еврейский писатель, изобразивший в своих рассказах 90-х годов жизнь еврейских рабочих. В своих драмах он глав­ным образом передавал конфликты, возникшие на почве распа­да традиционно-патриархальной семьи. Пинский еще в молодые годы перекочевал в Америку, но его драмы на социальные и на­циональные темы, связывавшие литературу с общественной жизнью, имели большой успех на старой родине. В роли драма­турга выступил и Шолом Аш; его первая драма «Времена Мес­сии» изображала борьбу различных общественных течений в ев­рейской среде; за ней последовали вызвавшая сенсацию пьеса «Бог мести» и ряд попыток драматизации исторических собы­тий. Сочетание элементов реализма и символизма характерно для драм А. Вайтера (1878—1919), изображающих интеллигент­скую среду (пьеса «Немой»). Дань жанру семейной драмы за­платили Шолом-Алейхем («Рассеянные по свету») и X. Д. Номберг («Семья»). Самой лучшей комедией следует признать «Большой выигрыш» Шолом-Алейхема.

Перец Гиршбейн (1880—1948) был не только драматургом, но и организатором труппы еврейского художественного театра; он и сам выступал на сцене. В его первых, чисто реалистических драмах изображена жизнь одиноких людей; затем автор создает под влиянием Метерлинка ряд «пьес с настроением»; он также ищет персонажей в среде простых деревенских евреев («Пустая корчма»).

В драматическом творчестве начала века связь с предшеству­ющей эпохой была гораздо слабее, уем в беллетристике и в по­эзии. Жанр Гольдфадена не привлекал драматургов; пути худо­жественной драматургии не совпадали с путями театра, обслу­живавшего потребности широкой публики. Серьезным реперту­аром интересовались любительские драматические кружки, воз­никшие незадолго до войны в разных городах черты оседлости; их деятельность была одним из симптомов роста еврейской культуры.

О роли литературы в тогдашней жизни свидетельствует ог­ромная популярность рефератов на литературные темы. Рефе­раты читались не только писателями; чуть ли не каждый об­щественный и даже партийный деятель считал своим долгом время от времени выступать с докладом о литературе, делая вы­воды, соответствующие его идеологической установке. Почти все редакторы периодических изданий и большая часть писате­лей время от времени писали статьи на литературные темы. Первым специалистом является Баал-Махшовес (1873—1924), который подошел к литературе с чисто эстетическим критери­ем. Он не хотел выносить приговоры и слыть патентованным знатоком; он влюблен был в еврейское художественное слово и хотел ему служить. Он пытался доказать, что современная еврейская литература представляет собой единое целое. По­следователь Ипполита Тэна, он особенно проникновенно ана­лизировал творчество писателей-реалистов. Его литературные обзоры и импрессионистские очерки написаны с большим подъемом.

Рано выдвинулся в области литературной критики Ш. Нигер (1883—1955), вышедший из среды идишистов. Он дал основа­тельно продуманный, проработанный анализ классической и со­временной еврейской литературы. Уже в первых своих работах он обнаружил осторожность и сдержанность в оценках. К опи­сываемой нами эпохе относится лишь начало деятельности это­го критика, выдвинувшегося впоследствии на первое место в ев­рейском литературоведении.

Изучение фольклора и исследование еврейского языка (в ча­стности деятельность Б. Борохова) характерны для периода 1908—1915; в эти годы появляются научные труды на идиш и подготовляется почва для деятельности еврейского научного института, возникшего в Вильне спустя много лет.

Мы резюмируем вышесказанное: за время от 1864-го года до 1914 еврейская литература стала светской многообразной литературой европейского типа. Преобладающим направлени­ем в ней был реализм, но с течением времени в ней усилилось тяготение к романтизму, а в последние десять лет — к символи­ке и модернизму. Ее географическим центром была черта осед­лости (Варшава, Одесса, Вильно); небольшие литературные группы существовали в Петербурге и затем в Киеве. Под конец описываемого периода оформилось (главным образом под влиянием Переца) сознание роли — вернее — миссии еврей­ской литературы в жизни народа. Литература стала фактором огромного значения, организующим еврейскую обществен­ность, пробуждающим в массах стремление к преобразованию жизни, соединяющей новыми узами интеллигенцию с наро­дом. Будучи орудием социального прогресса и в то же время мощным фактором национализации и объединения, она созда­ла связь между разбросанными по свету евреями, языком кото­рых был идиш. Она воспитала в читателе привязанность и ува­жение к литературе и писателю. Она сумела сочетать дина­мизм с почти семейственной интимностью и заполнила в жизни народа пробелы, неизбежные в обстановке диаспоры. Через рупор литературы обращается еврейский народ к миру и к се­бе самому и при ее посредстве стремится он уяснить свой под­линный духовный облик.

ГРИГОРИЙ АРОНСОН. РУССКО-ЕВРЕЙСКАЯ ПЕЧАТЬ

Создание русско-еврейской печати теснейшим образом свя­зано с проблемой образования и оформления нового явления в жизни русских евреев: русско-еврейской интеллигенции. Еще в 40-х годах 19-го века о такой интеллигенции не приходилось и думать. Тогдашние «просветители», «маскилим», часто находи­лись в большой зависимости от немецких евреев: воспитыва­лись на немецкой культуре и жили ее заемным светом. Отрыва­ясь от застывших, консервативных форм еврейской религиоз­ной среды, духовно преодолевая атмосферу гетто, — одиночки- «просветители» не могли ставить перед собой вопроса о приоб­щении к русской культуре, тем более, что в эпоху Николая I русский язык им был чужд. В северо-западных и южных губер­ниях России они больше сталкивались с местными языками, — польским, малороссийским, литовским, белорусским, нежели с русским, влияние которого на окраинах было тогда еще слабо. Что касается русской общественности, либеральных и даже ра­дикальных веяний, уже охвативших в 40-х гг. довольно широ­кие круги «дворянских детей», — в столицах, вокруг универси­тетов, — то евреи-интеллигенты, вероятно, очень мало или только понаслышке о них знали и не имели доступа к этим оча­гам нарождавшейся, после крушения декабристов, новой оппо­зиции в стране.

Не без оснований Л. О. Леванда (1835—1888) писал об еврей­ской интеллигенции 40-х гг.: «Воспитанная на традициях мен­дельсоновской школы 18-го столетия, она была какая-то неопре­деленная, международная, не то еврейская, не то немецкая, сильно отзывавшаяся поверхностным дилетантизмом, кабинет­ным рационализмом, возившаяся с уже давно преодоленными и оставленными