Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. - Сборник Статей

явно выступают чер­ты, характерные для этого народного, непритязательного писа­теля, который знал быт народных масс и глубоко сочувствовал судьбе своих злополучных героев. М. Спектор (1859—1925) про­явил себя, как реалист, склонный к сентиментальности и добро­душному юмору. В своих романах («Еврейский мужик», «Ни­щие и голыши», «Реб Трайтл» и др.) и в многочисленных расска­зах он изображает тяжкую жизнь еврейской бедноты, — глав­ным образом горькую долю женщины и ребенка, — в тонах спо­койной резиньяции и пассивного сочувствия. Стиль писателя часто так же бескрасочен, как и жизнь его героев, его язык гораз­до беднее языка Менделе, — хотя у него Спектор заимствовал реалистическую манеру и умение подмечать детали.

Шолом-Алейхем (1859—1916), самый популярный из ев­рейских писателей, вошел в литературу под своим веселым псевдонимом, вытеснившим из памяти читателей его настоя­щее имя — Шолом Рабинович. В его первых литературных опытах чувствуется неуверенность; тем не менее на них сразу обратил внимание серьезный литературный критик, писавший под псевдонимом Критикус (так подписывал свои критичес­кие статьи в «Восходе» молодой историк С. М. Дубнов). К кон­цу 80-х годов Шолом-Алейхем приобрел популярность и как редактор литературных сборников. В первой полосе своей дея­тельности, еще не создавая своего собственного стиля, он оста­ется верным учеником Менделе. Правда, и позже попадаются у него ситуации и типы, живьем взятые из богатой галереи Мен­деле, но он углубляет их на свой лад. Любимая литературная форма Шолом-Алейхема — монолог; иногда он уступает место диалогу или эпистолярной форме. Очень редко писатель при­бегает к рассказу от третьего лица (характерно, что этот прием им применен в автобиографической повести «С ярмарки»). Язык Шолом-Алейхема — простой, разговорный; его персона­жи — неутомимые говоруны, и как богат он оттенками, как ки­пит и переливается красками в их устах особенно украинский диалект идиша! В стиле писателя чувствуется порой нервоз­ный динамизм, отчасти и страстность, смягченная верой. Он не заботится о внешних деталях и не любит задерживаться на описываемой ситуации. Пользуясь импрессионистской техни­кой, он выделяет какую либо одну яркую особенность описы­ваемого лица, чтобы выявить в полной мере своеобразие и ко­мические черты его характера. Этот прием может временами привести к гротеску, но Шолом-Алейхему удается избежать этого; в лучших своих произведениях он подымает образы на высоту символов. Его творчество равноценно в двух измерени­ях: вширь и вглубь. Перед нами проходят представители всех слоев народа — местечковые евреи, биржевики-горожане, дере­венские жители, актеры. Поражает разнообразие типов из на­рода, живущих в чисто-еврейской среде, в условиях своеобраз­ного еврейского быта; среди них нет только рафинированного индивидуалиста, любящего копаться в своих душевных пере­живаниях. Иногда при чтении Шолом-Алейхема начинает ка­заться, что автор сам не изображает людей, а они возникают в рамке своих собственных разговоров. Утверждая, что творчест­во писателя идет и вглубь, мы имеем в виду не столько его пси­хологический анализ, сколько собранный им богатый матери­ал, который служит и психологу, и социологу ключом к народ­ной душе. Юмор Шолом-Алейхема доставляет удовольствие не только рядовому читателю, которого смешат забавные сло­вечки и ситуации, но и тонкому ценителю литературы, — от­крывающему в его произведениях образы психологической глубины и символики, какие редко встречаются в мировой ли­тературе.

Популярность Шолом-Алейхема была огромна: едва ли най­дется среди еврейской читающей публики конца прошлого и первых 20 лет нынешнего столетия человек, не читавший Шо­лом-Алейхема. Любимым времяпрепровождением в семейном кругу было чтение вслух его книг. Эту популярность создал многокрасочный юмор писателя; часто это свежий беззаботный смех, а по временам — смех сквозь слезы; в некоторых рассказах тончайший, деликатный юмор овеян лирической дымкой; в дру­гих — попадаются грубовато-комические ситуации. Наиболее оригинальная черта творчества Шолом-Алейхема — умение трактовать совсем невеселые, а подчас и трагические ситуации, с такой легкостью, которая проистекает из веры в способность человека преодолевать удары судьбы. Даже его «маленькие лю­дишки с малыми амбициями» находят в себе силу не поддавать­ся унынию в горестную минуту жизни. В противоположность многим юмористам, Шолом-Алейхем отвергает жизненную фи­лософию, пропитанную пессимизмом: его творчество является источником безграничной веры и надежды. Мы должны — ут­верждает он — овладеть одним искусством: смеяться над собст­венными неудачами. Его мотто гласит: «смеяться полезно для здоровья — доктора прописывают смех».

Шолом-Алейхем добился того, что оказалось не под силу его учителю Менделе: он заставил духовно-отсталого читателя от­вернуться от вульгарных романов Шомера и ему подобных и стал во всех слоях народа самым близким, нужным, любимым и родным писателем. Свойственный нашему многострадальному народу дар юмора, находивший до того свое выражение в народ­ных шутках и поговорках, засиял в творчестве Шолом-Алейхе­ма сотней характеров, собирательные типы которых можно све­сти к четырем основным образам:

1. Касриловец — житель местечка Касриловки, неунываю­щий бедняк, в котором заговорила жажда жизни;

2. Менахем Мендл, герой названной его именем повести и десятков рас­сказов — «человек воздуха», без определенных занятий, вечный искатель заработка, проявляющий неисчерпаемую предприим­чивость, неудачник с огромным запасом веры в удачу;

3. старик-труженик и философ Тевье дер Милхикер (Тевье Молочник), перевоплощение реб Ицхока Бердичевера, чье сердце перепол­нено любовью ко всему миру;

4. ребенок, изображенный в мяг­ких, лирических тонах, большей частью в обстановке праздника, когда жизнь становится менее тягостной; к этой категории при­надлежит чудесный мальчик из «Мотл Пейси дем хазенс», кото­рому «хорошо живется на свете», потому что он — сирота.

Заду­мываясь над этими образами, мы приходим к выводу, что все они перевоплощения самого автора, и что Шолом-Алейхем, по­добно Толстому, Томасу Манну и другим создателям эпических произведений, был лириком-субъективистом, черпавшим из личных переживаний не меньше материала, чем из окружающей действительности.

Популярные образы, созданные Шолом-Алейхемом, давали читателям критерий для оценки жизненных явлений, а подчас и самих себя. Критик Баал-Махшовес заметил, что идеальным чи­тателем Шолом-Алейхема мог бы стать его герой Менахем-Мен­дель, которому писатель открыл глаза на сущность его характера. Этот критик утверждал также, что Шолом-Алейхем научил сво­их соплеменников смеяться. Это преувеличение: Шолом-Алей­хем ставил себе целью не смешить, а нести утешение своему на­роду, стремясь на него воздействовать и повысить его жизнеощу­щение, — что был в силах осуществить лишь тот, кто интимно был связан с жизнью восточно-европейского еврейства.

Ограничиваясь этой общей характеристикой творчества Шо­лом-Алейхема, мы должны упомянуть такие его крупные произ­ведения, как юношеские романы «Стемпеню» и «Иоселе Соло­вей», а также позднейшие — «Кровавая шутка», «Блуждающие звезды» и комедию «Большой выигрыш». Наряду с несравнен­ной легкостью эти произведения сочетают глубину изображе­ний и переживаний.

В ином направлении оказывал воздействие на литературу и общественность третий — после Менделе и Шолом-Алейхема — корифей еврейской классической литературы — Ицхок-Лейбуш Перец (1852—1915). Перец дебютировал, как автор стихов на ив­рит. Его первым