Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Попробуем?

Я оглянулся. Танюшка стояла позади с кордой в руке, широко расставив ноги.

— Давай, — я взялся за рукоять палаша. — С этого и начнём празднование Нового Года. Досрочно…

…Мы дрались «для красоты», вполушутку. Такие схватки хорошо смотрятся со стороны, восхищая и ужасая несведущих зрителей, а на самом деле — акробатика пополам со спортивным фехтованием. Можно, например, как в китайских кино, присесть красиво на отставленной в сторону ноге, обеими руками держа поднятый клинком вверх палаш… Красиво, только глупо, потому что у китайца туловище к ногам относится как 1:1, а у белого — как 1:1,5, а значит, в такой стойке у белого центр равновесия начисто разбалансирован. Зачем при этом так держать оружие — не знают даже сами китайцы.

Но красиво. Сколько я своих отучал от таких поз…

…Ооопп! Избегая Танюшкиного удара, я кувыркнулся с опорой на левую руку, и Татьяна даже захлопала в ладоши, хотя кувыркаться учила меня как раз она сама. И так же, хлопая, плавным перекатом ушла от моего выпада.

— Красиво, — оценил я, отдавая честь палашом и вонзая его в песок. — Поборемся?

— Давай лучше сразу, — предложила девчонка, так же вонзая свою корду.

— Что сразу? — не понял я.

— То, чем кончится наш спарринг. Чего тянуть?

— Татьяна Бурцева, вы испорченная девчонка, — покачал я головой. — Ну Тань, я серьёзно, просто хочу кое-что припомнить!

— Ну… — она усмехнулась, — н-на!

Я еле уклонился от страшного — без преувеличения! — хлёста ногой в голову. В самбо и боксе, которыми мы занимались, ничего подобного не было, но Танюшка во время наших нескольких «сеансов» общения с французскими компаниями усердно училась у них савату, что в сочетании с навыками гимнастки давало сокрушающий эффект. В следующую секунду, подпрыгнув, я спасся от обманчиво-плавного низкого удара в голень.

— Ого…

Танька, опершись на ладонь, выкинула вверх — мне в голову — левую ногу. Я нырнул под неё, подсёк ей другую ногу и опорную руку своей ногой, но она не упала, а ловко перекатилась через плечо — и на ноги. На губах у неё была усмешка.

— Продолжим сеанс?

— Ты для меня слишком ловкая, — ответил я, любуясь её собранными движениями. — Но попадёшься мне в руки — берегись!

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Девушка из Северной Страны —Голубоглазая жрица весны,Но куда же скрылась ты?То ли в легенды, то ли в мечты?Через тьму веков, сквозь мечи враговСветит мне твой взгляд, о Дочь Богов!Через тьму веков — звуки старых слов…Я иду к тебе, в страну волхвов…У тебя так много имён —Ты — Богиня Арийских племён.Где же вновь разведёшь ты огонь?Где услышу твой голос родной?

Никогда в жизни не писал стихов. Первый раз и, по-моему, нескладно. Мы сидели с Татьяной над берегом Волги, и я читал ей эти стихи по-немецки, не глядя на неё, а потом посмотрел и увидел, что у неё в глазах звёзды. И звёзды эти дрожали, как во взволнованных озёрах…

— У тебя была любимая? — спросила она.

Я ответил правду и рассказал про Эльзу. Странно, но её тень не легла между нами. Ведь, если подумать, я-то у Эльзы так и остался… И там мы с Татьяной едва ли могли бы испытывать друг к другу хоть что-нибудь, кроме ненависти. Неделю назад мы узнали, что наши войска уже два месяца как вошли в Россию.

До сих пор мороз по коже, как вспомню, чего мне стоило не допустить схватки. Хорошо ещё, не все похватались за оружие…

Нет, не хочу об этом.

Потом мы целовались. Она сперва начала меня отталкивать и, по-моему, сильно испугалась. А целоваться она не умела вообще… Кусочек радости в мире, по-моему, не слишком-то радостном. Моя девушка из Северной Страны.

Коза, которую я подстрелил, сорвалась с откоса. Я был уверен, что она упала в море, но, для очистки совести осторожно подойдя к краю обрыва, увидел, что она лежит метрах в двадцати внизу, в мелкой прозрачной воде заливчика.

Я плюнул. Высоты я боялся ничуть не меньше, чем раньше, но вид добычи меня раздражал, кроме того, чуть правее того места, где я стоял, скалы вроде бы позволяли спуститься вниз без особого риска… и даже подняться обратно с добычей… А лучше даже не так. Я снял с плеча моток верёвки и, закрепив её за надёжный камень, сбросил вниз. Хмыкнул — хватило за глаза — и, примерившись, полез вниз.

Как обычно бывает, спускаться оказалось даже легче, чем представлялось сверху. Я соскочил в мелкую тёплую воду — тут она даже не доходила до верха моих сапог — и, подцепив конец верёвки, начал обвязывать ею козу.

Я закончил эту несложную работу и, распрямившись, повернулся.

С расстояния вытянутой руки на меня смотрели два холодных, монолитно-чёрных глаза, выпуклых и бесстрастных, словно отшлифованные кусочки антрацита.

Глаза принадлежали двухметровому тулову, похожему на тулово мокрицы. Только у мокриц не бывает вдобавок ещё и длинных суставчатых щупалец, увенчанных клешнями. Раздвинутая, каждая из них была больше моей головы. Пониже чёрных глаз пульсировал диафрагмоподобный рот.

Это существо молчало. Оно вообще не имело никакого отношения к нынешнему миру и могло выжить только в тёплых лагунах вот таких островов — с незапамятно древних времён, более давних, чем времена динозавров. Это был ракоскорпион, хозяин силурийских морей.

Мы смотрели друг другу в глаза около секунды. После этого я метнулся в сторону, смачно щёлкнула клешня, а я выхватил свой складник и раскрыл его отработанным движением.

Ракоскорпион соскользнул, засуетившись, в мелкую воду и с такой быстротой ринулся ко мне, что я едва успел уберечь ноги, испытывая не страх, а скорее омерзение. Снова щелчок — возле бедра. На этот раз я прыгнул не от него, а к нему — и всадил короткий клинок ножа — раз, два, три! — в голову между глаз.

Есть. Всё. Кажется, я угодил в нервный центр, потому что ракоскорпион изогнулся в дугу, резко распрямился, взбив воду — и застыл.

Всё ещё не сводя глаз с трупа, я прополоскал и вытер нож. Потом — полез наверх, вытягивать козу…

…Мальчишка сидел на том камне, возле которого я привязал верёвку, и я напрягся в полном непонимании. Странно, но сперва я узнал куртку. А самого мальчишку узнал, когда он повернулся ко мне лицом.

— Север! — вырвалось у меня.

Игорь Северцев кивнул и, улыбнувшись, встал. Я шарахнулся от него, споткнулся и почти упал, с ужасом глядя на своего убитого друга, в его красивое, благородное лицо. А ещё — он был безоружен. Совсем безоружен.