Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

Собственно говоря, эпохой в жизни Бернса можно назвать только его юность. Да, впрочем, мы вовсе не замечаем его зрелого возраста, а видим одну юность, потому что до самого конца в его характере не произошло никакой перемены, – как был он юношей, так и в 37 лет остался им. При всей верности, проницательности взгляда, своеобразной зрелости ума, обнаруживающейся в его произведениях, ему не удалось вполне понять самого себя. До последней минуты он не сознавал своей цели, как это случается между обыкновенными людьми, а потому никогда и не преследовал ее с тем единством воли, упрочивающим за подобными людьми удачу и довольство. До последней минуты он колебался между двумя целями. Как истинный поэт, он гордится своим талантом, а между тем не в состоянии сделать из него свою главную и единственную славу и держаться за нее как за необходимую вещь в дни ли бедности или богатства, при хороших или дурных условиях… Другое, менее возвышенное честолюбие овладело им. Он мечтает и борется за известную «скалу независимости», которая, как бы ни была естественна и достойна удивления, заключалась только в раздоре с миром по поводу относительно незначительной причины. Именно, что он более или менее снабжен деньгами, чем другие, стоит на высшей или низшей ступени общественного положения.

Мир представляется ему в том же неестественном свете, как и в юности. Он ждет от него того, чего тот не в состоянии дать ни одному человеку. Он ищет довольства не в самом себе, деятельности и разумных стремлениях, но в счастливых обстоятельствах, любви, дружбе, чести и деньгах. Он мог бы быть счастлив, но не активно и не в самом себе, а пассивно и в силу идеального избытка наслаждений, приобретаемых им не собственным трудом, а по милости судьбы. На этом основании ему не удается достичь достойной, прочной цели, и он постоянно колеблется между страстной надеждой, раскаянием и заблуждением. С бешеною силой бросаясь вперед, он поборет многие препятствия, проникает далее, но, следуя неверным указаниям, постоянно сбивается с дороги и до последней минуты не может достичь единственного человеческого счастья, счастья светлой, энергичной деятельности в той сфере, для которой его назначили природа и обстоятельства.

Мы упоминаем об этом не из желания порицать Бернса, но высказываем это скорее в его же пользу. Счастье не всегда достается лучшим людям. Нередко величайшим умам, после всех, выпадает оно на долю, потому что где нужно развить великое дарование, там требуется и более времени для этого развития. Внешние условия были для него неблагоприятны, внутренними условиями он также не мог удовлетвориться, – «гармонии» между глинистой почвой Мосгиля и пламенной душой Роберта Бернса не существовало. Поэтому и неудивительно, что примирение этих условий затягивалось надолго. Ему было немало дела и хлопот в том огромном и бестолковом хозяйстве, которым он был поставлен управлять. Байрон, умирая, был годом моложе Бернса и в продолжение всей жизни пользовался лучшей обстановкой, а все-таки и он не мог примениться к условиям жизни, был чужд нравственного мужества и только перед концом проявил зачатки его.

Самое замечательное событие в жизни Бернса – его поездка в Эдинбург; но еще важнее его пребывание в Ирвине, когда ему было только 23 года. До этого времени жизнь его проходила в бедности и труде, но не без радостных дней, так что несчастной, при всех лишениях, ее нельзя было назвать. В семье, за исключением внешних обстоятельств, он имел полное основание считать себя счастливым. Его отец был умный, серьезный человек, с теплым сердцем, как и большая часть наших крестьян. Он умел ценить знания, сам владел некоторыми и был, что редко встречается, не прочь поучиться кое-чему. Человек с верным взглядом, набожный, общительный, не знавший страха ни перед чем, что создано Богом, – одним словом, хотя и мужик с мозолистыми руками, но при этом совершенный и развитой человек. Подобный человек редко встречается в каком бы то ни было классе общества, и, чтоб отыскать его, нужно долго и долго порыться. К несчастию, он был крайне беден; будь он хоть немного, на едва заметную степень богаче – все дело, может быть, имело бы другой исход. Громадные события иногда вертятся около соломинки, а переход через ручей решает покорение мира. Если бы семь десятин земли, которыми владел Уильям Бернс, приносили мало-мальски сносный доход, мальчик Роберт, вероятно, был бы отдан в школу, затем пробился бы в университет и сделался не деревенским чудом, а развитым, образованным деятелем и придал бы английской литературе другое направление…

Но доходы семьи не увеличивались, она была так бедна, что даже не имела возможности воспользоваться нашей дешевой школьной системой, Бернс должен был пахать землю, а английская литература шла своим путем. Тем не менее и в этой грубой обстановке он находит себе немало пищи. Если он трудится и страдает, то делает это для брата, отца и матери, которых любит и которых хотел бы избавить от недостатков. Разум не изгнан из жалкой землянки, чувство также живет здесь. Возвышенные слова: «Будем славословить Бога» – слышатся из уст благочестивого отца. Когда угрозы и притеснения несправедливых людей исторгают слезы у матери и ее детей, то эти слезы льются не только от горя, но и от святой привязанности. Каждое сердце в этой семье чувствует себя неразрывно связанным с сердцем своих ближних. В тяжелой борьбе, выпавшей им на долю, они представляют в некотором роде «маленький отряд братьев». Но эти слезы и дивная прелесть, заключающаяся в них, не единственная их доля. Свет доступен сердцу, как и глазам всех живущих; в этом юноше кроется сила, которой он может попрать ногами все бедствия и посмеяться над ними. Он одарен живым, смелым и гибким характером, – ко злу относится шутливо, иронически и даже в крайнем горе ни на одну йоту не утрачивает своей любви и надежды. С годами в нем начинает шевелиться честолюбие, фантазия посещает его восприимчивую душу, картина жизни, полная блеска и мрака, медленно поднимается перед ним, утренняя заря первой любви золотит его горизонт, звучная песнь услаждает его путь, и он идет

…in glory and in joy

Behind his plough, upon the mountain side54.

Мы знаем из лучших источников, что «до этого времени Бернс был счастлив; он был веселым, симпатичным, мечтательным существом», впоследствии он во многом изменился. Но в раннем возрасте он покидает родительский кров, вступает в шумное общество и знакомится с развратом и пороками, составляющими, по мнению некоторых философов, необходимую подготовку для вступления в деятельную жизнь, род ванны, в которую следует окунуться юноше, обмыться прежде, чем он наденет действительную тогу мужа. Мы не желаем спорить с этими философами, но полагаем, что они ошибаются. Пороки и угрызения совести до такой степени преследуют нас на всех путях жизни, составляют такое неприятное общество, что будет весьма трудно, если нам со временем придется сталкиваться с ними, поддаваться и даже служить им. Мы держимся того мнения, что не школа, пройденная нами в этом заразительном обществе, а твердое намерение бежать из него делает нас способными к истинной деятельности. Мы становимся людьми не после распутства или неудавшейся погони за ложным счастьем, а в то время, когда мы наконец поймем, какие неодолимые препятствия окружают нашу жизнь и как безумно надеяться удовлетворить нашу бесконечную душу дарами крайне конечного мира. Человек должен искать удовлетворения в самом себе, а обличить земные страдания и невзгоды может только деятельность.

Возмужалость начинается в то время, когда мы каким-нибудь путем заключим перемирие с необходимостью или, как поступает большинство, сдадимся ей. Но прочной и надежной возмужалости мы достигаем только тогда, когда окончательно примиримся с необходимостью и торжественно отпразднуем свою свободу. Понятно, что подобному уроку, который, в той или другой форме, может служить великим уроком для каждого человека, лучше учиться из уст благочестивой матери, взглядов и поступков отца, в то время, когда сердце еще мягко и уступчиво, чем в борьбе с судьбой, когда сердце зачерствеет и скорее разобьется, чем пойдет на уступку. Если б Бернс продолжал следовать этому уроку, как следовал он ему в хижине своего отца, то он усвоил бы его в совершенстве и избежал бы многих заблуждений, горьких минут и не знал бы ни скорби, ни угрызения совести.