Впереди идущие - Алексей Новиков

– Ну что же, – подвел итог Белинский, – разойдемся без спора: вам – ложь, нам – истина!

В кабинет заглянула Мари:

– Никак не могла понять, с кем ты разговариваешь?

– Должно быть, сам с собой! Теперь, по дальности нашего жительства, редко кто ко мне заглянет.

– А пожалуй, и неплохо было, если бы кто-нибудь тебя навестил!

– Мари! Ты ли это говоришь?

– Посетители отвлекли бы тебя от работы. Нельзя же, друг мой, работать без передышки. На мои просьбы не обращаешь внимания.

– Не могу, Мари, бездельничать. Ты не знаешь, что значит для журнала новый год. Кстати сказать, надо бы мне побывать в редакции.

– Ты выйдешь из дома не раньше, чем разрешит доктор Тильман.

Белинский вдруг раздражился:

– Ты вступила с ним в заговор, Мари! Но я не намерен терпеть насилия! Довольно с меня этой бесчеловечной опеки…

– Стыдись, – сказала Мари. – При всем снисхождении к твоей болезни…

– Прости меня! – Белинский смутился своего упрека. – Я вижу, Мари, твои заботы и, поверь, умею их ценить. Только черт бы побрал Тильмана вместе со всеми докторами… Хоть бы Некрасов приехал!

– Если он не стыдится показываться людям на глаза после своей скандальной истории с госпожой Панаевой…

– Опомнись, Мари! Только жалкие мещане могут думать так о людях, полюбивших друг друга.

– За спиной у мужа! – Мари была вне себя от возмущения. – Послушал бы ты, что говорят о них порядочные люди…

– Замолчи! Прошу тебя, замолчи!

Мари опомнилась. Сколько раз она давала себе слово не говорить с мужем об этой истории!

– Прими капли, – сказала она, подавая Белинскому лекарство. – Какое нам дело до других? Только бы тебе поправиться.

И еще раз успокоенно сказал Белинский:

– Спасибо тебе за все заботы.

Некрасов не замедлил с приездом. Он рассказывал, что подписка на «Современник» обгоняет подписку и на «Отечественные записки» и на «Библиотеку для чтения». Авось не придется отказываться от прежнего размаха, с которым начат «Современник».

– Кстати, – вспомнил Белинский, – получил я письмо от Тургенева из Парижа. Сулит золотые горы «Современнику»: два больших рассказа и поэму «Маскарад», после чего и вовсе закается писать стихи.

– У меня есть по поводу Тургенева мысль: как только удастся нам начать выпуск библиотеки русских романов и повестей, обязательно включим в это издание томик «Записок охотника».

– Доброе дело! Можно сказать, важнейшее, – откликнулся Виссарион Григорьевич. – Так вот, пишет Тургенев, что закается писать стихи, а сам признается, что ваши «Еду ли ночью по улице темной…» твердит денно и нощно. Впрочем, о чем бы ни писал Иван Сергеевич, между строк я всегда читаю: мадам Виардо! – Белинский помолчал. – Нуте, а как живется вам с Авдотьей Яковлевной? Давненько я посажен медиками под строгий арест. Чай, вьются вокруг вас гнусные сплетни?

– Еще как вьются, Виссарион Григорьевич! Я к ним толстокож оказался, а Авдотья Яковлевна очень нервничает.

– Моралисты, прости господи! Страшно то, Николай Алексеевич, что действуют из благородных, так сказать, побуждений. Таких ничем не уймешь. Не смею я звать к себе Авдотью Яковлевну, а как только вырвусь из заключения, первый визит ей. Так и передайте. . Как идет ее писание? Не забросила?

– Ничуть! Представьте, вышел из-под ее пера целый роман.

– Страсть, как любопытно будет познакомиться!

– Боюсь судить, но, надеюсь, вскоре сами прочтете корректурные листы. Авдотья Яковлевна никак не хотела затруднять вас чтением рукописи. Если одобрите, Виссарион Григорьевич, будем печатать в альманахе, который замышляю дать как бесплатное приложение нашим подписчикам.

Уехал Некрасов, Белинский взялся за продолжение своего обзора. Надобно было еще раз разделаться с поборниками так называемого «чистого искусства».

Это пресловутое искусство, утверждал Белинский, есть дурная крайность другой дурной крайности, то есть искусства поучительного, холодного, сухого, мертвого. Искусство прежде всего должно быть искусством, но никогда и нигде не было искусства вне жизни. Искусство есть воспроизведение действительности, повторенный, как бы вновь созданный мир. Может ли поэт не отразиться в своем произведении как человек, как характер, как личность? Конечно, нет. Поэт прежде всего человек, гражданин своей земли, сын своего времени. Поэт должен отражать сокровенные думы всего общества, то общее и необходимое, что дает колорит и смысл эпохе.

В настоящее время литература больше чем когда-нибудь сделалась выражением общественных вопросов. Неудачи происходят не от влияния на литературу современных вопросов, а от недостатка таланта. Отнимать у искусства право служить общественным интересам – значит не возвышать, а унижать его.

Новая литература вышла на настоящую дорогу и все тверже идет по ней. У нее нет теперь главы, ее деятели – таланты не первой степени; но они без помочей движутся по дороге, которую ясно видят. Вот в этом и есть прогресс, – заключил Белинский, вернувшись к определению прогресса как развития общественной жизни, с которого он начал свою статью.

Первая часть этого обзора предназначалась для январской книжки «Современника» на 1848 год. О произведениях натуральной школы, которые были особенно замечательны в истекшем году, критик обещал дать отчет в следующей, февральской книжке «Современника».

Вышел новогодний номер «Современника». Вышла февральская книжка журнала, но обещанного продолжения обзора Белинского в ней не оказалось.

Белинский опять слег. Уже чувствуя резкое ухудшение здоровья, он еще успел съездить к Панаевой, чтобы поздравить автора романа «Семейство Тальниковых», который он только что прочитал.

– Каюсь, голубушка, Авдотья Яковлевна, – говорил Виссарион Григорьевич, – долго не хотел верить, что это вы написали. Да как же вам не стыдно было так долго молчать? Честь и слава Николаю Алексеевичу, если это он побудил вас взяться за перо!

– Нимало, Виссарион Григорьевич, – отвечал Некрасов. – Если признаться, и я тоже не очень верил, что Авдотья Яковлевна осуществит свое намерение.

– Вы, мужчины, всегда оказываетесь маловерами, когда дело касается женщин, – шутливо корила Авдотья Яковлевна, чрезвычайно обрадованная похвалой Белинского.

– Каюсь, каюсь, – продолжал Белинский, – меньше всего подумал бы на вас.

– Почему же, Виссарион Григорьевич?

– Ведь говорят же про вас, что состоите вы в первых модницах… Шучу, шучу, голубушка! Мало ли что про вас говорят, а вы плюньте и пишите. Очень нужную тему взяли для «Семейства Тальниковых». Как часто мы и не подозреваем даже, сколько терпят дети от воспитателей… Немедля дайте мне слово, что будете отныне писать!