Мифология греков и римлян - Алексей Лосев

В дальнейшем у Фотия только эпитеты Аполлона:

(141, 29—142а, 6) Айглет (Сияющий) на о–ве Анафе, с объясняющей этот эпитет историей (Медея и Ясон, застигнутые бурей, молились Аполлону, который и послал им блеск с неба и остров Анафу, где они воздвигли ему святилище); (137b, 15) Гипаей (Коршун) (с объясняющей его историей об Аполлоне, пославшем коршунов для спасения одного пастуха), (136b, 29—35) Филий (в честь любви Аполлона к Бранху); Левкат (153а, 7—11) (по названию храма, построенного на Левкадской скале), (153а, 10—19) Эрифий (в храме которого на Кипре Афродита, потерявшая Адониса и его любящая, получила совет броситься с Левкадской скалы для избавления от любви), Номий (320а, 35) (эпитет, который Фотий понимает в связи с греческим словом, обозначающим закон, и относит его к установлению законов в области искусства), (32lb, 31) Халадзий и Исмений (в связи с праздником Дафнефорий), (377b, 9) Сарпедоний (почитался в одном святилище в Кил и кии), (535b, 33—39) Локсий (то же объяснение, что и выше).

В заключение обзора материалов по Аполлону у Фотия необходимо сказать, что, насколько является в этом отношении скупым его «Лексикон», настолько интересна и разнообразна его «Библиотека». За недостатком места мы не стали подробно передавать рассказы Фотия, относящиеся к эпитетам Аполлона и вскрывающие их значение, поскольку для этого понадобилось бы подробно освещать и все окружение Аполлона. Но тот, кто специально обследует Фотия с этой стороны и проанализирует все приведенные нами сейчас тексты, тот убедится и в большой любознательности Фотия, и в его основательной учености, и в его художественном вкусе, заставлявшем его давать подробные, ясные и законченные рассказы там, где у других писателей мы находим только отдаленные намеки.

г) Большой Этимологик. Имя Аполлона прозводится (р. 130, 18) от apolyein — «отвращать зло от людей», «отгонять болезни» или в смысле «испускать лучи», поскольку он «тождествен с Солнцем», или от palein — «бить своими лучами», или от haployn — «упрощать» и lyein — «разрешать» (имеется в виду простота его сущности и уничтожение мрака). Замечания о склонении имени Аполлон мы здесь не воспроизводим. Что касается других мест из этого обширного словаря, то имеется указание (321, 55) о его эпитетах Гекебол, Гекебелет, Гекат, которые словарь объясняет в связи со стрельбой Аполлона из лука, имея, очевидно, в виду эпитет «дальновер–жец» и понимая под стрелами то ли лучи Солнца, то ли те сто стрел, которые он метнул в Дельфина. Эпитет Локсий (569, 45) — то ли от двусмысленных речений его оракула, то ли от кривых путей Солнца, поскольку сам он есть Солнце. Пеаном зовется он (657, 5) опять–таки потому, что он Солнце, а солнце вызывает уплотнение воздуха и тем самым вызывает у людей чуму, или же — от слова рауо (прекращаю), поскольку он прекращает чуму. О «кифародических номах», т. е. об особого рода гимнах, посвященных Аполлону и сопровождаемых игрой на лире, говорится, что (607, 1) эти законы были даны людям от Аполлона для укрощения их страстей. Аполлон (798, 42) первый начал играть на форминге, т. е. на кифаре (лире), и вообще (295, 52) проявил себя в искусстве музыкальных тональностей. Фемида (445, 24) имела оракул до Аполлона. Ему посвящен (443, 20) месяц Тар–гелий и (359, 2) храм в Дельфах. Его воспитательницы— (455, 51) Фрии. От Кирены (13, 21) у него сын Агрей.

Под словом «Феб» словарь поясняет, что здесь имеется в виду Аполлон «чистый» и «незапятнанный». По словарю, возможна и этимология «Фаобос» — от слов phaos (свет) и bios (жизнь), поскольку он обладает «чистой жизнью», откуда он и «сребролукий», или же он назван так по своей няньке Фебе. Говорится о титанке Фебе (Hesiod. Theog. 136). С точки зрения словаря «Феб», возможно, связан и с глаголом phoibadzo (освещать, пророчествовать). Аполлон Боэдромий (202, 49) называется так потому, что во время победы афинян над элев–синцами они бежали (dromeo) и взывали (bоао) к Аполлону.

Большому Этимологику нельзя отказать в массе полезных сведений, а также и в том, что он приводит множество разного рода ложных этимологий, не имеющих значения для современной науки, но вскрывающих различные точки зрения древних на имена и мифы.

Etymologicum Gudianum под словом Apollon (67, 40) тоже содержит разного рода грамматические замечания относительно фонетики и грамматики этого имени. Что же касается мифологии, то здесь мы имеем в основном почти дословное повторение Большого Этимологика, включая отождествление Аполлона с солнцем, а также врачебное и пророческое искусство. Он трактуется еще (68, 25) как «царь фригийцев» — подтверждение малоазиатского происхождения греческого Аполлона. Лира Аполлона (375, 6) — дар Гермеса в обмен на быков; (557, 9 и сл.) первым на форминге заиграл Аполлон, а потом Музы. Lexicon Vindobonense сам не содержит слова «Аполлон», но в прибавлении к нему говорится, что (р. 261, 26) Аполлону воспевают пеан, (323, 1) что он получил лиру от Гермеса и (344, 7) что он именуется Отчим.

Монотонность некоторых сведений об Аполлоне в этих словарях тоже свидетельствует об определенном и притом довольно трафаретном к нему отношении.

20. Итоги эллинистического периода. При обозрении классического периода мифологии Аполлона в литературе мы показали, как из страшного демона постепенно вырабатывался классический Аполлон с его организующими и оформляющими функциями. Этот принцип оформления в конце классического периода приобрел глубоко пережитую, ярко выраженную, эстетически украшенную и в то же время вполне реалистическую форму. Были исчерпаны все объективные возможности мифологии Аполлона, и на них классика кончилась. Для последующего времени тем самым была поставлена уже другая проблема, проблема субъективной разработки мифологии Аполлона, проблема извлечения из нее всех ее внутренних, психологических и духовных возможностей.

Но этот индивидуализм и субъективизм новой эллинистической эпохи был очень пестр и разнообразен, как вообще разнообразна внутренняя жизнь личности. Эта эпоха эллинизма была весьма продолжительна, заняв собой чуть ли не целое тысячелетие, в противоположность скороспелости, почти, можно сказать, мимолетности периода классики. Выступивший на сцену истории человеческий субъект на все лады переживал, перестраивал, перекраивал и изображал мифологию Аполлона, разрабатывая эту мифологию то с одной, то с другой, то с третьей стороны и причудливейшим образом комбинируя все таившиеся в ней возможности.

Не нужно упрекать эллинизм в том, что он почти не создавал новых мифов. Да и классика большей частью только преобразовывала созданную архаикой мифологию и тоже не так уж была склонна к творчеству новых мифов, преследуя в основном идейно–художественные, но вовсе не чисто мифологические цели. Тем более эллинизм был далек от нового мифотворчества. Но зато все старые мифы он подвергал небывалой разработке и небывалому развитию в деталях. Какие только стороны и способности человеческого субъекта ни пробуждались, каждая из них изображала мифологию Аполлона по–своему. Поэтому тут находили свое место и ученость, и чувствительность, и эстетизм, и формализм, и обыва–тельско–натуралистическая тенденция, и описательность историка или географа, и углубленность философской мысли, и наслаждение красивыми, но бессодержательными формами, и коллекционерство.

Вот почему так обширна, так разностороння и так продолжительна эллинистическая литература; вот почему для Аполлона здесь несравненно больше материалов, чем в период его классики. Пересмотрев все эти материалы в подлиннике, попробуем сейчас подвести им некоторый итог, хотя ручаться за охват всех этих бесчисленных эллинистических текстов в настоящее время едва ли кто–нибудь сможет.

а) Если начать со стороны социально–политической, то она отнюдь не отсутствовала в мифологии Аполлона в период эллинизма, но, конечно, получила иное направление и была переосмыслена по–новому. Уже Ликофрон (стр. 539, сл.) связывает мифологию Аполлона и Кассандры со своими проримскими убеждениями; и вероятно, то же самое мы нашли бы и у Полибия, если бы у него можно было найти более подробный материал об Аполлоне. Стоики, так же как и Гераклит, учили о мировом первоогне, из которого истекает все сущее; но этот первоогонь, или, как они говорили, «художественный огонь» (руг technicon), получил у них телеологическую разработку, став каким–то мировым минархом, как того и требовала тогдашняя общественно–политическая действительность. Не лишены общественно–политического значения и те образы Аполлона, которые рисовались Диодору Сицилийскому и Страбону (стр. 541—549), хотя у первого они носили просветительский характер, а у другого — более консервативный. Дион Кассий (стр. 555) прямо связывает с мифологией Аполлона биографию императора Августа. Для Плутарха (стр. 563—567) Аполлон полон всякого государственного и общественно–политического смысла. Либаний (стр. 585 и сл.) тоже не устает прославлять Аполлона с этой стороны. Антология содержит сотни эпиграмм — оракулы Аполлона настоящего социально–политического содержания (стр. 608). Юлиан в своей известной речи к царю Солнцу дает подробную характеристику значения Аполлона специально для Римского государства (стр. 593).