Любовь красного цвета - Салли Боумен

Роуленд понуро поплелся за ним. Пока они разговаривали, к дому подкатили еще три фургона и пять легковых машин. Прибыли первые съемочные группы – телевизионщики захлопотали со своим оборудованием. Роуленд внимательно смотрел под ноги, переступая через всевозможные кабели и провода. На его глазах еще один отряд Группы вмешательства надел шлемы и бронежилеты. Роуленд видел подобные сцены сотни раз – в фильмах, телевизионных выпусках новостей. Подобные кадры всегда вызывали у него смутную тревогу. Теперь же, когда он увидел эти приготовления воочию, душа его с новой силой наполнилась дурными предчувствиями. Все было как в кино. Потому что так хотелось Стару. Стар по-прежнему оставался хозяином ситуации.

– Неужели вы не видите? – возбужденно обратился Роуленд к флегматичному психологу в неброском темном костюме, сидевшему в фургоне напротив него в ожидании, когда связисты подключатся к телефону в квартире мадам Дюваль. – Разве не видите, что ему только того и надо? Самое полное освещение, репортажи в лучшее время. Ведь это его сценарий! Его фильм! В котором ему уготована роль звезды. Ему, который почти всю жизнь был ничтожеством, червяком…

– Может, лестью взять попробуем? – деловито осведомился психолог.

– Может быть. Уж, во всяком случае, не критикой. К тому же он не любит, когда ему задают вопросы. Об этом говорила та девочка-голландка… И еще учтите, что у него бывают частые перепады настроения. Очень резкие. Тем более что сейчас он наверняка наркотиков нажрался. Может, кокаина, может, еще чего… – Роуленд захлебнулся от отчаяния и злости. Но именно отчаяние подсказало ему одну идею. Стоило только вспомнить о мертвой Кассандре, мертвой Марии Казарес. – Есть одна возможность… – неуверенно протянул он и тут же затряс головой. – Нет, слишком опасно.

Психолог и Мартиньи переглянулись.

– Мсье Макгуайр, – тихо, с долей укоризны, проговорил психолог, надевая наушники. – В такой ситуации каждый шаг опасен.

– Открой чемодан, Паскаль, – приказал Стар. – Открывай, и от стола – ни на шаг. Вот так. Молодец.

Паскаль послушно открыл чемодан, который, как и говорил Стар, оказался под розовой кроватью в розовой комнате, сплошь обвешанной и заставленной портретами одной женщины – Марии Казарес. Всемирно известную кутюрье на них не узнал бы разве что слепой.

Он медленно поднял глаза. Стар по-прежнему сильно нервничал, что, однако, не мешало ему проявлять величайшую осмотрительность. Этот невменяемый стоял в пяти метрах от Паскаля, прикрываясь Джини, как щитом. Пистолет по-прежнему был приставлен к ее горлу. На небольшом столике рядом стоял диктофон Джини с выносным микрофоном. Пленка уже была вставлена в гнездо.

Кассета крутилась – шла запись. И Паскаль, и Джини знали: эта пленка им не поможет. Для Стара крутящаяся кассета открывала путь к славе, к бессмертию. У него не было необходимости ни в Джини, ни в статье, которую она могла бы написать. Сложив все кусочки мозаики вместе, Паскаль теперь понимал: что бы Стар ни говорил ей раньше, на деле ему вовсе не нужно было, чтобы Джини представила читателям собственную версию происшедшего. Ему не нужно было, чтобы кто-то излагал его слова. Гораздо лучше было записать на пленку собственный живой голос – чтобы позже весь мир услышал его. Что же касается Джини, то она была обречена. И Паскаль тоже. Задачей фоторепортера было сделать в этой квартире снимки. И умереть, так и не увидев своей работы.

«Сейчас мы еще нужны ему, – подумал Паскаль. – Но едва запись будет окончена, а все кадры отсняты, он убьет нас». У него не было на этот счет ни малейшего сомнения. Он даже знал, кого из них Стар убьет первым.

Чемодан был битком набит исписанными блокнотами, газетными вырезками и фотографиями. Все это было перемешано. С величайшей осторожностью Паскаль начал доставать из чемодана содержимое и раскладывать измятые листки на столе.

– Смотри, не перепутай ничего! – резко вскрикнул Стар. – У меня там все по порядку разложено. Понял? На самом верху – информация о моих родителях. И еще мои записки, которые я начал делать, когда стал кое-что соображать.

Под своими родителями он, очевидно, имел в виду Марию Казарес и Жана Лазара. Паскаль принялся складывать блокноты в одну стопку, вырезки с загнутыми уголками – в другую.

На дне чемодана оказались разрозненные, почти превратившиеся в лохмотья, бумаги. Впрочем, там же обнаружились и кое-какие тематические подборки. В частности, на самом дне хранилось собрание вырезок о правящей династии Монако, включая сделанные Паскалем украдкой снимки принцессы Каролины, о которых с таким восторгом отзывался Стар. Отдельные разделы впечатляющей коллекции были отведены семейству Кеннеди, какому-то английскому герцогу и его супруге-канадке, а также американско-австралийскому газетному магнату. Несколько подборок были посвящены американским кинозвездам. Все это Паскаль рассортировал на аккуратные кучки. Последними он извлек на свет изрядно потрепанные порнографические открытки, на которых были запечатлены сцены, отличающиеся крайней разнузданностью, даже садизмом. Стар странно скособочился, будто хотел дотянуться до бумажных стопок рукой, но только улыбнулся.

– Эти старые бумажки можешь считать моим фальстартом, – хмыкнул он. – Герцог этот вшивый, кинозвезды… Это было только началом. Видишь ли, я всегда знал, что не такой, как другие. Я не какой-нибудь маленький человечек с улицы. Соображаешь, к чему это я? Я всегда пытался отыскать свою мать – с тех самых пор, когда достаточно подрос, чтобы уйти из детского дома. Но Мария сумела хорошо замести следы. А знаешь ли ты, что мне хотели вбить в голову? – В его голосе зазвучали презрение и насмешка. – Эти олухи пытались заставить меня поверить в то, что мать моя – проститутка, потаскуха, подстилка дешевая. Которая к тому же уже сдохла. Но меня не проведешь! До сих пор помню, как сижу я в Монреале перед этой крысой из бюро социальной помощи, которая приволокла мне целый ворох так называемых документов. И все, заметь, с печатями. Было там и мое свидетельство о рождении – грязная бумажка с прочерком в графе «отец». Только не можешь, говорит мне крыса, ты со своей мамой увидеться, потому что погибла она. Один из клиентов отметелил так, что уже не встала… И смотрит на меня так сочувственно, так жалостливо. Что взял бы и придушил на месте. Чтобы не врала мне, гадина. Но потом раскинул я мозгами и вижу: а ведь она чей-то приказ выполняет – только и всего. Выходит, выгодно кому-то меня за нос водить. В общем, простил я ее, не стал убивать. Суку мерзкую, лживую…

Его всего передернуло. Джини боязливо вздрогнула.