Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая - Станислав Владимирович Далецкий

но все не рискую связать свою долю с твоей. Мне, понятно, будет бесконечно лучше, чем теперь, но за тебя, твое здоровье, настроение я очень беспокоюсь. Подумай хорошенько и если не раздумаешь, не испугаешься возможных трудностей (я сам толком не знаю об условиях), то вот мой совет: подавай заявление о согласии на колонизацию со мной (не забудь это указать по адресу: ДВК, город Свободный, Управление Бамлага НКВД, отдел по колонизации). В заявлении подробно охарактеризуй свою революционную деятельность в старое время, про отца, что он был сослан царем в Сибирь, за революционную деятельность в группе Желябова и проси колонизацию на переезд, чтобы докончить свою жизнь с мужем. Твое ходатайство будет, пожалуй, решающим. Если бы сумела написать кому и в Москву. Хотя бы Крупской и в Управление НКВД – обязательно. При твоем настойчивом характере – услышат. Действуй быстро! Не надейся на благоприятный результат, подавай заявление и на аттестат учителя в Токинский наробраз, чтобы не устраиваться временно, как сейчас. Крепись дружок! Проси о колонизации недалеко от культурного центра, чтобы в нём можно было закончить 10-летку Лиде и Борису. Если такие условия не примет Управление, то пусть они останутся до окончания образования у бабушки. Меня извести о сделанных шагах – немедленно! Перевод не получил ещё. Меры принимаю. Посылку тоже. Если будешь собирать посылку ещё, то может, найдешь в аптеке противоцинготное средство – вышли. Надо! Сейчас всё время на общих работах и лесоповале. Не беспокойся, твой ничего. Всё ожидать посылку нельзя.

Почему не пишешь о детях. В следующем письме ожидаю о них – главное. Писал Августе, но она почему-то не пишет. Что Борис, как учится? Что нового? Ожидаю подробное письмо, дети припишут. Боря и Лида самостоятельно.

Надеюсь. Твой Иван.»

Перечитал это письмо, Анна поняла, что вопрос колонизации её с мужем затягивается: никаких ответов из Бамлага и из Москвы, куда она писала Крупской, как учительница учительнице, в Управление лагерями и знакомому ей старому большевику Гиммеру она на свои письма – обращения не получали до сих пор.

Не отлагая дело, она села за ответное письмо и написала, что она решила приехать сама в Бамлаг, как только закончится работа в школе, и если надо, то поселиться где-нибудь рядом с лагерем Ивана Петровича и будет работать и ждать решения их судьбы. Получив её письмо, Иван Петрович встревожился, чтобы Анна не совершала необдуманный поступок, и ответил следующее:

С фаланги 4, письмо 5                   2.05.1936 год.

Сегодня получил от тебя письмо. Обрадовался очень. Будто в мыслях встретился с тобой. Была ли переписка твоя с Бамлагом – из письма не видно, может не получила то письмо. Писал Наталье Г. , ты знаешь, но ответа нет – видно ей тяжело. Признаться, что прожила с мерзавцем 18 лет и на такую чистую, светлую натуру это наложило видимо свою печать. Он признался, что написал в свое время донос в охранку на меня. Хватит о них.

Ты пишешь, что хочешь приехать сюда работать. Только не делай необдуманный поспешный шаг! И вот почему: 1)приехав самостоятельно на работу на ДВ, ты будешь уже как колонизированная, и рассчитывать на благоприятный исход на мое ходатайство о совместной колонизации будет нельзя: «Мавр сделал свое дело», 2) Как только узнают, что ты живешь близко от меня – меня угонят за тысячу километров. Что надо знать? Вот что!

Увидеть тебя очень и очень хочется – истосковался уже очень и я не буду отговаривать тебя от приезда в г. Ворошилов. Чтобы хлопотать о колонизации, а по дороге запросишь разрешение в г. Свободный повидаться со мной и поговорить о колонизации. Если не разрешат, то на обратном пути ещё раз заедешь в г. Свободный, чтобы обговорить окончательно. Сообщи заранее о выезде – буду смотреть на проходящие поезда. И ты минуя станцию, за 45 км. от Ворошилова, напротив полустанка Озерная падь, помахай платком, помни о сильной моей близорукости, но тебя из окна я увижу. Я буду смотреть на окна. В Свободном, хорошо бы получить разрешение на длительное свидание или даже разрешение пожить на полустанке, но вряд-ли. Теперь о себе. Спасибо за письма. Как живу? Поправляю здоровье, но уже подорвался и боюсь навсегда: сердце и спина. Цинга чуть меня задела крылом, но поправился, видишь! Уже не инвалид. И ты увидишь, если приедешь, но лучше пиши письма мне и отдел колонизации, чем ехать сюда неизвестно зачем и не удастся встретиться. А возвратись ни с чем, ты будет плакать и говорить: «Вот здорово! Проехала мимо, в такую – то даль». Лучше делай, как я сказал.

                        Целую всех Иван.

P.S. Напиши о своем решении сразу по получению этого письма.»

Получив это письмо, Анна вняла предупреждению мужа и уже спокойно и методично, как и полагается учителю, начала регулярно слать письма в Бамлаг и в Москву, настаивая на освобождении мужа, чтобы вместе с ним, оставаясь на Дальнем Востоке, учительствовать в новых городах и посылках, что строились там по воле партии и правительства страны Советов.

Она сообщала о своих действиях Ивану Петровичу, и он в ответных письмах одобрял её поступки и описывал свою лагерную жизнь так, чтобы и не хаять её – иначе письма его не дойдут до адресата, но и не хвалил, а писал так, чтобы жена Анна поняла настоящее положение вещей.

Вскоре, летом, старшая дочь Августа поступила в сельскохозяйственный институт, несмотря на то, что отец осужден и отбывает наказание в лагере, и это поступление было большой удачей для всей семьи Домовых.

Сама Анна, сдала экзамены на звание народного учителя начальных классов и, получив аттестат, могла теперь работать учителем на законных основания, не выпрашивая эту должность, как в прошлом году, да и зарплата учителя с аттестатом, была несколько выше, что позволяло семье жить скромно, но не бедно. Несмотря на потерю половины огорода – кормильца, потерю, которой по глупости радовался только Борис, сын Анны Антоновны, потому что ему прошлось летом носить воду для полива, оставшейся части огорода в два раза меньше, чем в прошлом году.

Дочь Августа уехала на учебу в Омск, в доме осталось проживать шестеро человек, по заведенному раз и навсегда распорядку, как письма Ивана Петровича перестали поступать, хотя Анна посылала письма регулярно, но не более одного письма в месяц, потому, что чаще нельзя и лишние письма просто уничтожаются – так ей объяснял Иван Петрович в одном из своих посланий.

Но не получая писем три