Галерея женщин - Теодор Драйзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ого, вот так новость! Все-таки дождался. После десяти – или одиннадцати? – лет, прошедших с нашей первой встречи, когда Эмануэле было двадцать. Только с чего бы вдруг? Что настроило ее на столь либеральный лад? Уж не случился ли у нее роман, а может, и не один? Иначе откуда такая перемена? Неужели она кому-то отдалась? Или… или решилась отдаться мне? Я терялся в догадках и, признаюсь, сгорал от любопытства. Надо же, застарелое неудовлетворенное желание наконец победило! Вот только сам я, в своем нынешнем качестве, почти полностью утратил к ней интерес. Слишком долго она раздумывала!
Здесь следует сказать, что к тому времени учение Фрейда о бессознательном и его влиянии на наши поступки и убеждения широко распространилось в Америке и пользовалось большим влиянием. Я тоже решил приобщиться к модной теории и, штудируя Фрейда, невольно думал об Эмануэле. Она могла бы служить наглядной иллюстрацией некоторых его идей. Например, ее повышенный интерес к прекрасному, к танцам, к чувственному искусству, ко мне, наконец, – и ее постоянное бегство от чувственности; ее на редкость ограниченные, скованные условностями родители – и ее, надо думать, стреноженная, скорее всего безрадостная, юность. Что, в сущности, я знаю о ней, кроме того, что она пожелала донести до меня? А тот факт, что она сама, хоть и с оглядкой, делала шаги мне навстречу, о чем-нибудь говорит? И теперь еще это письмо. Возможно, последняя отчаянная попытка. Как быть? Ехать или нет? С одной стороны, соблазн велик. С другой – у меня появилась постоянная спутница, которая во всех отношениях меня устраивала: радовала глаз, не давала скучать и стимулировала в творческом и физическом плане. Правда, по стечению обстоятельств, она временно отсутствовала – отправилась в Кливленд «привести мысли в порядок». Примерно через неделю я должен был присоединиться к ней. И вдруг – на тебе! Вправе ли я, как психолог и писатель, упустить такой шанс?
Сидя в поезде, я лениво размышлял о времени, вернее, о его безжалостной роли в случае Эмануэлы. При нашей последней встрече я дал бы ей лет на восемь больше, чем при первой, когда ей было девятнадцать. Однако она не утратила привлекательности, иначе с чего бы возникла ссора, напомнил я себе. Но с тех пор прошло еще два года!
Я сошел с поезда в Блаувельте и сразу увидел ее: Эмануэла приехала за мной в легкой двуколке, которую ей одолжил кто-то из местных. Я заметил, что она, как говорится, вошла в тело и подрастеряла лилейную грациозность и легкость движений. Но для своих двадцати девяти обворожительна, факт. Среди литературных дам Эмануэла бесспорно королева красоты, подумал я. Однако очень скоро выяснилось, что красавица по-прежнему пребывает в плену умозрительного, то бишь искусства во всех его проявлениях: ее влечет не жизнь, а лишь отображение жизни. Ну так не ссориться же нам опять из-за этого? Я, во всяком случае, не собирался. Если ей приспичило стать более покладистой и не прятаться чуть что в свою скорлупу, так тому и быть, – возможно, на сей раз я сам буду прятаться от нее. Там посмотрим. Положа руку на сердце: хочу ли я ее, как раньше? Время поработало над ней. Куда подевалась сводившая меня с ума девятнадцатилетняя красотка? Ну да жизнь есть жизнь, нечего злорадствовать. Кроме того, с нашей последней встречи многое изменилось, и я пребывал в совершенно ином состоянии и настроении. Несравненно более благодушном и веселом.
Наверное, поэтому мы с ней поладили лучше, чем когда-либо. Она определенно держалась проще и приветливее, чем всегда, а я сам с собой договорился, что не стану вступать с ней в спор ни по какому поводу, особенно по поводу ее персоны. Чур меня! Если мы расходимся во мнениях, совсем не обязательно ссориться. Разумеется, я никогда не принимал ее точку зрения, как и она мою. Но в кои-то веки это перестало иметь значение. И я не мог не отметить, что в ее словах, независимо от предмета обсуждения, уже не было прежнего напора и задора. Она определенно проявляла склонность к компромиссу, по крайней мере в общении со мной. С чего бы? Неужто ей понравилась моя последняя книга? А может, начала смотреть на меня другими глазами? Наверное, распугала всех мужчин своей ученостью и догматизмом и теперь кусает локти. Пока она обходила местные лавки, закупая продукты для уик-энда, я смотрел на ее уверенную походку, на мерно покачивающееся тело в платье из белой ворсистой материи, и меня одолевали сомнения.
– Скажи, Эмануэла, – спросил я, навострив уши в ожидании ее ответа, – тебя тоже накрыло фрейдистской волной, как всех нас? И что ты думаешь об этой теории? Она действительно дает ключ к решению всех проблем?
Ну разумеется, она читала Фрейда, и кое-что произвело на нее впечатление. Но принимать его безоговорочно?.. Нет. Он слишком вульгарен и категоричен в своем анализе, не оставляет никакого зазора для альтернативной мысли. И вообще, ни одно из его утверждений, чего бы оно ни касалось, нельзя принять за окончательную истину. Хотя у нее на многое открылись глаза. Но сексуальность как подоплека всех сновидений?.. В этом она далеко не уверена. Вернее, уверена, что здесь есть большая натяжка. Согласиться с тем, что жизнь во всем ее многообразии уходит корнями в какие-то темные, мутные глубины и служит лишь их видимым продолжением? Нет, решительно нет!
Последовал долгий разговор о химии, физике и физиологии: Жак Лёб, Мечников, Уильям Крукс, Кюри, Ле Бель, Алексис Каррель… Не перечесть всех тех, кто уже тогда поражал воображение мыслящих людей своими научными открытиями. Много всего перечитав и передумав с нашей последней встречи, я стал лучше понимать Эмануэлу и впервые осознал, что она так и не избавилась от мировоззрения, сформированного ее родителями и американским Средним Западом в целом. Несмотря на свою ученость и жажду знаний, она сохранила «чистоту мыслей»,
