Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне - Федор Раззаков

«Володю, такого затянутого в черный французский вельвет, облегающий блузон, сухопарого и поджатого, такого Высоцкого я никак не могу всерьез воспринять, отнестись серьезно, привыкнуть. В этом виноват я. Я не хочу полюбить человека, поменявшего программу жизни. Я хочу видеть его по первому впечатлению. А так в жизни не бывает…»

«Таганка» пробыла в Киеве до 23 сентября и тронулась в обратный путь на родину. Но Высоцкий в Киеве задержался еще на несколько дней и дал ряд новых концертов: как больших (в ИФ АН УССР 24-го), так и домашних (у В. Асташкевича и опального писателя Виктора Некрасова, который очень скоро эмигрирует из страны).

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ПРИНЦ ПОЛУКРОВИ

В Москву Высоцкий вернулся после 27 сентября («Таганка» открыла сезон двумя днями ранее) и узнал о скандале, разразившемся с его приятелем Валерием Золотухиным. Тот в день открытия сезона почувствовал себя крайне неважно и даже хотел остаться дома. Но его супруга, актриса этого же театра Нина Шацкая, уговорила мужа отправиться в театр — все-таки первый спектакль после каникул. Золотухин приехал в «Таганку», и тут же попался на глаза шефу — Юрию Любимову. Увидев, в каком состоянии находится ведущий актер, тот приказал дать ему нашатыря. Это помогло, но лишь отчасти. Какое-то время Золотухин держался, исправно произносил текст роли, но затем его, что называется, развезло, и он устроил на сцене форменную «комедь» — начал нести такую отсебятину, что в зале от смеха началась падучая. За это ему в тот же день руководством театра был объявлен выговор. Хорошо, что не выгнали.

В те же дни Высоцкий встречается со своим бывшим преподавателем по Школе-студии МХАТ Андреем Синявским. Как мы помним, осенью 65-го тот был арестован КГБ по обвинению в распространении антисоветской пропаганды (статья 70 УК РСФСР) и в феврале следующего года вместе со своим подельником Юлием Даниэлем приговорен к 6 годам колонии. В сентябре 71-го этот срок истек и Синявский вернулся в Москву. Как вспоминал он сам:

«После лагеря он (Высоцкий. — Ф. Р.) пришел к нам и устроил нечто вроде «творческого отчета», спев все песни, написанные за те годы, пока я сидел. Были здесь песни очень близкие мне, но были и такие, которые я не принял. И тогда я сказал, что мне немного жаль, что он отходит от блатной песни и уходит в легальную заказную тематику».

Вскоре после этой встречи А. Синявский эмигрирует на Запад.

Тем временем продолжаются репетиции «Гамлета». До премьеры еще ровно два месяца, однако Любимов форсирует события, пытаясь добиться от актеров стопроцентного попадания в роль. От его постоянных упреков нервы у актеров на пределе. 16 октября Высоцкий жалуется Золотухину:

— С шефом невозможно стало работать… Я не могу… У меня такое впечатление, что ему кто-то про меня что-то сказал… Не в смысле игры, а что-то… другое…

Той осенью Высоцкий озвучил очередной радиоспектакль — «За быстрянским лесом» по роману В. Шукшина «Любавины». У него роль старшего сына зажиточного крестьянина Емельяна Любавина — Кондрата. По словам высоцковеда М. Цыбульского: «Медлительный, лобастый, с длинными руками. Больше смотрел вниз. А если взглядывал на кого, то исполобья, недоверчиво. Людям становилось не по себе от такого взгляда». Так описывает Кондрата В. Шукшин. Высоцкий, к сожалению, передать этого образа не сумел. Роль у него небольшая, фраз двадцать, не более, но произносит актер эти фразы с такими аристократическими интонациями, что перед глазами встает образ не мужика, который «знал в жизни одно — работать», а скорее, поручика Брусенцова. Впрочем, справедливости ради, заметим, что это беда и остальных участников спектакля. Московские интеллигенты перевоплотиться в таежных мужиков не сумели…»

На первый взгляд странное заявление. Ведь кто-кто, а Высоцкий мог играть кого угодно: хочешь тебе благородного белогвардейского поручика Брусенцова, а хочешь — мужиковатого бригадира сплавщиков Рябого (в «Хозяине тайги»). А тут вдруг не сумел. Почему? То ли не по нутру ему пришлась эта «мужицкая» роль, то ли и в самом деле все дальше он отдалялся от простого народа (имеются в виду не песни, а сама психология).

…Я из народа вышел поутру —И не вернусь, хоть мне и педлагали.

Кстати, с Василием Шукшиным он познакомился еще в конце 50-х, когда жил в Большом Каретном: тот приходил в компанию Левона Кочаряна, где бывал и Высоцкий. Никакой особенной дружбы у них не завязалось — так, шапочное знакомство. А потом перипетии большой политики и вовсе должны были развести их по разные стороны баррикад. Ведь Шукшин, повращавшись в богемной среде и насмотревшись тамошних нравов, превратился в яростного антисемита, что Высоцкому, естественно, понравиться никак не могло. Единственное, что их должно было объединять, так это нелюбовь к советской власти. Только мотивы были разные: шукшинская нелюбовь проистекала из того же антисиметизма (он считал эту власть жидовской), а нелюбовь нашего героя имела корни противоположного свойства (он мечтал, чтобы евреев во власти было побольше, тогда, глядишь, и режим стал бы по-настоящему демократическим).

Но вернемся к хронике событий октября 71-го.

Спустя несколько дней после озвучки роли Кондрата Высоцкий вновь объявился на Всесоюзном радио — на этот раз для участия в работе над радиоспектаклем «Зеленый фургон» по повести А. Казачинского (режиссер Б. Тираспольский). Там у Высоцкого была уже не проходная, а одна из главных ролей — Красавчик. Видимо, именно нашего героя впервые посетила мысль когда-нибудь экранизировать это произведение и сыграть в этом фильме эту же роль.

Тем временем 25 октября Леонид Брежнев отправился с официальным визитом во Францию. Там с ним встретилась Марина Влади, которая, как мы помним, была членом ФКП. Вот как она сама описывает аудиенцию с генсеком:

«Октябрьское утро семьдесят первого года. Я жду с сестрами в холле парижской клиники. Маме, которой я дорожу больше всего на свете, удалили раковую опухоль. Она не хотела нас беспокоить, и за несколько лет болезнь прочно обосновалась в ней. Мы знаем, что у нашей сестры Одиль тот же диагноз. Мы подавлены. Хирурги пока ничего не говорят. Я жду до последнего момента. Я вижу, как после операции маму провозят на каталке.

В такси я стараюсь успокоить свое перегруженное сердце. Я причесываюсь, пудрюсь — я еду на встречу активистов общества дружбы «Франция — СССР» с Леонидом Брежневым. Актерская дисциплина снова выручает меня. Я приезжаю в посольство СССР как ни в чем не бывало, готовая к рандеву, важность которого я предчувствую. Мы ждем в салоне, все немного скованны, потом нас впускают в зал, где стулья стоят напротив письменного стола. Входит Брежнев, нам делают знак садиться. Нас пятнадцать человек, мужчин и женщин всех политических взглядов — голлисты, коммунисты, профсоюзные деятели, дипломаты, военные, писатели — все люди доброй воли, которым дорога идея взаимопонимания между нашими странами.