Реквием для хора с оркестром - Антон Твердов

Долго шептала Крыса, долго две головы Эдуарда Гаврилыча прислушивались, а когда Крыса закончила, Эдуард посмотрел на Гаврилыча и Гаврилыч посмотрел на Эдуарда.

— Сбежавший новичок, — проговорил задумчиво Эдуард. — Я слышал, слышал…

— Ориентировки на него есть! — рявкнул Гаврилыч. — Если мы его поймаем, орден и перевод на лучший участок нам обеспечен.

— Очень хорошо, — резюмировал Эдуард. — Нам его поймать только осталось. А это будет непросто, потому что, как нам сказал важный свидетель, с ним был полуцутик. А если полуцутик во что-либо вмешивается, добра не жди.

— Доложить вышестоящему начальству! — рявкнул Гаврилыч.

— Нет, милый друг, — мягко возразил Эдуард. — Вот этого совсем не нужно делать. Сейчас объясню почему…

— Объясни, — захрипел Гаврилыч, — а сначала объясни, почему эта тварь стоит тут и все слушает…

Обе головы одновременно повернулись в сторону скромно потупившейся Крысы.

— Пошла вон! — рявкнул Гаврилыч.

— В самом деле, — продолжил Эдуард, — пошла, милый друг, вон. Когда ты понадобишься, мы тебя найдем. А пока… спасибо за нужные сведения…

— Пожалуйста, — пискнула Крыса и тотчас исчезла.

— Итак, — заговорил Эдуард, — ты не мог понять, почему не нужно об этом инциденте докладывать начальству. Так вот, если мы доложим, это дело тотчас из нашей компетенции изымут. И передадут каким-нибудь сыщикам. А мы останемся ни с чем. А если мы сами — лично — этого новичка, который здорово уже успел засветиться, лично этого новичка задержим, то нам соответственно и награда больше будет. Понял?

Гаврилыч почесал в затылке, помедлил и сказал неуверенно:

— Понял.

Вообще-то он считал вариант, описанный ему Эдуардом, неслыханной самодеятельностью, но с другой стороны… если все удастся, то карьера его в загробной милиции может пойти в рост, причем стремительно. Этот новичок, судя по всему, прыткий парень и немало успел хлопот наделать начальству…

— Понял, — тщательно все взвесив, повторил Гаврилыч.

— А раз понял, так пойдем отсюда, — сказал Эдуард. — Хорошо, что протокол не успели составить…

— Успели, — самодовольно высказался Гаврилыч. — Не один ты грамотный.

— Успели? — удивился Эдуард. — Где он?

— В планшете, где…

Тут появился планшет, и Эдуард, морщась, стал читать каракули вояки Кеннеди-старшего.

— Бредятина какая-то, а не протокол, — проговорил он, прочитав, — вот послушай… «Этим вечером, не выйдя на работу по причине болезненного запоя, я, нижеподписавшийся, находился на стационарном лечении в местном питейном заведении, где неназвавшийся субъект поносил не очень хорошими словами все то дорогое, что еще осталось в моей душе, хотя, как я давно выяснил, души у меня, оказывается, никакой нет. Тем не менее я, нижеподписавшийся, возмущенный поведением неназвавшегося…» И так далее. А внизу, между прочим, твоя подпись…

— Отдай!

Побагровевший Гаврилыч зубами выхватил листок бумаги и мгновенно его сожрал. Эдуард ахнул, хотя ничего такого экстраординарного не случилось. Ифриты вечно жрут всякую гадость, Эдуарду ли этого не знать…

— Вот и все, — прожевав, сообщил Гаврилыч. — Нет ни бредятины, ни протокола. А мы идем искать преступника.

— И мы его найдем, — добавил Эдуард.

А Никита ни о чем таком и не думал. Полуцутик Г-гы-ы утащил его довольно далеко от злосчастного питейного заведения и отпустил только тогда, когда они оказались в странном месте, напоминающем уцелевшую чудом после ядерного удара детскую площадку. Кроме покореженных агрегатов непонятного предназначения, размером в человеческий рост, ничего видно не было, а слышать — так Никита не слышал ни звука, кроме мерного гудения ветра.

Хмель от диковинного «бухла» уже прошел, но у Г-гы-ы откуда-то оказалась большая оплетенная бутыль. Опустившись на какую-то железяку, очень похожую на качели, Г-гы-ы, который после происшествия в заведении был почему-то в превосходном расположении духа, откупорил бутыль, отпил из нее глоток и хлопнул ладонью по железяке рядом с собой. Ржавые цепи псевдокачелей неприятно взвизгнули, и Никита поморщился, вспомнив деревянную клетку и многие километры звенящей пустоты.

— Не, — сказал Никита, — я уж лучше на земле…

И, опустившись на корточки, принял из рук полуцутика бутыль. В бутыли оказалось то же самое бухло, какое они пили в заведении.

— Откуда она у тебя? — спросил Никита, но полуцутик только отмахнулся.

— Сотворил, — сказал он. — Сделал. Я же всемогущий почти…

— Тогда какого хрена мы в кабак пошли? — удивился Никита. — Если ты из ничего можешь сколько угодно бухла создать?

— Как это — какого хрена? — приподнял белесые брови Г-гы-ы. — Это что же получается — если я все могу, то мне теперь благами цивилизации нашего мира не пользоваться? Это, знаешь, совсем не интересно… Понимаешь?

Никита не понимал. Если умеешь что-то делать, зачем это что-то покупать? Наоборот, продавать надо, деньги зарабатывать… То есть, как они здесь называются… фишники…

Г-гы-ы отхлебнул еще, передал Никите бутылку. Никита отхлебнул и смутно почувствовал, что, хотя хмельное тепло приятно бултыхается у него внутри, все же чего-то не хватает… Чего? — попытался он вспомнить и вспомнил.

— Слушай, друг, — позвал он полуцутика, — а ты все-все сотворить можешь?

— Не совсем, — пожал плечами Г-гы-ы и с шумом почесал правое крыло, — но многое. А что?

— А сигареты можешь?

— А что это такое?

— Ну… как палочки пыха ваши, только не с планом, а с табаком…

— Как это? — наморщился Г-гы-ы. — Что такое — табак?

— Тьфу, — в сердцах сплюнул Никита. — Брубнильники всякие знает, фишники, сглоты, а табак не знает… Травка такая!

— Травка, — задумался Г-гы-ы. — Травку, пожалуй, знаю… Тебе какую?

— Табак.

— А что это?

«Травка», — хотел ответить Никита, но, поняв, что дискуссия явно зашла в тупик, не ответил ничего.

«Ладно, — подумал он, — если с сигаретами облом, попробуем насчет закусона распорядиться…»

— Закусить? — пуще прежнего удивился полуцутик, когда Никита озвучил ему свою просьбу. — Да я же тебе объяснял, что не нуждаешься ты ни в питье, ни в еде… Фи-зи-о-ло-ги-че-ски… Понял?

Никита прислушался к ощущениям у себя внутри.

— Я есть хочу, — сказал он уверенно.

— Ничем не могу помочь, — отреагировал Г-гы-ы, — я могу создавать только вещи, принятые в моем мире. А у нас насчет покушать — слабо… Если кто и ест, так такое… На что ты смотреть даже не станешь…

— Совсем ничего нет? — огорчился Никита.

— Нет, — сказал полуцутик, — хотя погоди-ка… Тут неподалеку колония корнеплодов. Ими можно закусить. Ты как? Корнеплоды — хрен там, свекла и другая туфта…

— А ты говорил, что нечем закусывать! — воскликнул Никита. — Пошли! А то как алкаши — без закуси…

— Давай маханем еще по одной, — предложил Г-гы-ы, — тогда и пойдем… Кстати, кто такие алкаши?..

Глава 5

Но Никита не успел рассказать как следует, кто такие алкаши, потому что, прикладываясь к бутыли, они с полуцутиком очень скоро захмелели снова, а захмелев, начали икать. Вернее, икать начал Никита, а Г-гы-ы, отметив непонятные отрывистые звуки, вырывавшиеся изо рта собутыльника, удивился и потребовал объяснений. Но и на этот раз объяснений он не получил, потому что стал икать сам, неизвестно почему заразившись этой напастью от Никиты. Именно по этой причине беседа у них никак не складывалась, потому что икота и у того и у другого очень быстро переросла во что-то совершенно грандиозное, а Никита, булькая и клокоча горлом, еще и ругал «бухло», которое, конечно, было во всем этом виновато, непечатными словами.

В таком виде они и оказались на территории колонии корнеплодов, кстати говоря, очень напоминающей громадных размеров огород со всеми необходимыми составляющими — грядками, изгородью… и прочим.

— Пришли, — икнув, констатировал Г-гы-ы, хотя он-то не шел как раз, а летел.

— Пришли… — проговорил Никита, озираясь, — и чего тут?

— А чего… хочешь, — прерываясь и мучительно дергая рогатой головой, ответил полуцутик, — черт, что за дерьмо со мной творится? — Он снова икнул. — Вечно от вас, от людей, что-нибудь да подцепишь… — Он опять икнул. — Какую-нибудь гадость…

— Пройдет, — отмахнулся Никита, — задержи дыхание и присядь несколько раз — помогает… так, где здесь твои овощи?

— Корнеплоды, — поправил Г-гы-ы, добросовестно приседая, — пошукай на грядках.

Никита перелез через невысокую изгородь, наклонился над первой попавшейся грядкой и тут же нащупал жесткие листья свекольной ботвы.

— Пойдет, — решил он и вытащил свеклу, оказавшуюся удивительно крупной.

— Хороший почин, — сказал Никита самому себе, но тут свекла в его руках шевельнулась, и Никита вполне явственно разглядел у нее крохотные ручки и ножки — и даже глазки, и даже рот, который немедленно открылся и произнес следующее: