Улыбка льва - Михаил Белозеров

— А чего именно?

— Всегда что-нибудь происходит, я не знаю…

— Но вы сами что-нибудь видели?

— Видела. Я же говорю, всегда что-то случается. Трудно объяснить. Иногда кто-то просыпается в чужом катере или оказывается висящим на дереве.

— Непременно?

— Непременно!

— А что было в прошлый раз?

— Разное, но так, что ничего ясного.

— А что случится в этот раз?

— Какой непонятливый! — она даже прихлопывает рюмкой о стойку и вызывает в ней маленькую бурю. — Возможно, наконец, кто-нибудь умрет!

Леонт делает вид, что не замечает шумного протеста, он делает глоток.

— А кто? — спрашивает он.

Девушка поджимает губы.

— Если бы я знала…

— Мне кажется…

— Нет, нет! Давайте я лучше скажу, о чем вы думаете.

— Это помогает? — осведомляется он шутливо.

Она, как мартышка, корчит рожицы.

— Фу-у-у… так можно сразить наповал…

Они молча изучают друг друга. Он — вяло-настороженно, она — с любопытством: что там у него в штанах?

— Вот Тоти никогда не думает о других женщинах, — говорит она улыбаясь.

— Невероятно!

Ему кажется, что он в меру скептичен. Наплевать на домыслы. Пора забыть обо всех иных женщинах.

— Правда-правда… Чаще он думает обо мне и совсем редко — o своей мегере. Значит, не хотите?

— Только ради эксперимента и только между нами.

— Сказать? — Она еще раз улыбается.

— Сделайте одолжение.

Если даже он выиграет несколько минут — это не меняет дела. Все ведет к одному — к противоречиям внутри, несовершенству, к глупому любопытству, — высевает семена беспочвенной надежды на иное, на понимание, в конечном — на игру слов, но только не на то, что пред-дано до Адама.

— Ваши мысли обо мне!

— Ну… примерно что-то похожее…

Что еще можно ожидать? Человеческого бахвальства? Лжи? Жалкие потуги.

— Вам нравится моя кожа и живот, особенно вот здесь, — она ерзает на стуле.

Он едва не фыркает.

— Да, в самую точку.

— И еще вы думаете, что у вас здорово все получится.

— У нас…

— Да, у нас.

"Чокнуться можно, — проносится в голове. — С чего она?.."

— А теперь вы вспомнили что-то такое… зеленая дыра… холод в желудке, обрывки… обрывки фраз, потом восторг, от которого бегут мурашки… И еще вы думаете, что не все так просто?

— Да, зеленоглазая, ты угадала.

— Ей богу, я очень старалась, только я не знаю, чего "просто"?

— В тебе цыганская кровь?

Насколько можно быть правым в этом мире? Настолько, насколько позволяет опыт или то, что кажется опытом. Но карты можно передернуть и сдать заново, чтобы получить новую комбинацию.

— Но, вообще-то, ты не из тех, кто шляется по злачным местам.

— Верно, — он соглашается с трудом. — Я не создан для них… они для меня… но это неважно.

— С тобой что-то происходит, очень странное… — Она водит пальцем по стойке. — Даже не пойму… что-то от бездны и темноты…

"Или чистоплюйства", — доканчивает он про себя.

— Ты просто прелесть.

Теперь игра занимает его чуть больше. Ее наивность… ее доверчивость…

— Нет-нет, я могу помочь тебе…

— Я думаю, что здесь незачем помогать.

Он чувствует себя глыбой, утесом — если бы только не ее волны…

— Я бы помогла…

— Тебе надо поберечься.

Еще неизвестно, что прочнее.

— Тоти только об этом и твердит.

— Кто такой Тоти?

В общем-то, ему наплевать. Какая разница? Соперники волнуют не больше, чем содержимое стакана.

— О! Он мог бы стать папочкой целого счастливого семейства…

— Мне уже не нравится этот Тоти, нельзя так много говорить о нем.

— Мне иногда жалко его.

— Прикроем эту тему.

— Хорошо, но он не может на мне жениться…

Она доверительно наклоняет вперед худые плечи — слишком близко, чтобы обжечься — им обоим.

— Я его обожаю…

Она пригибает в нем все чувства. Ему даже не хочется вспоминать об Анастасии и о той, другой… впрочем, и о жене тоже.

— Я думаю, нам не стоит говорить об этом, а то обоим будет грустно и мы все испортим.

Кажется, такое уже было — горячая кожа и кровь в висках. Когда? Почему? Леонт не помнит.

— Мне бы не хотелось ничего портить, с тобой приятно разговаривать.

— Мне тоже.

Он уже остывает.

— Вообще-то, меня зовут не Саломея. Это для посетителей. Меня зовут Моника.

— Приятное имя.

Оглядывается на выход.

Художник с доктором что-то горячо обсуждают, заглядывая на дно бокалов.

— А мне не нравится…

Вот-вот обидится.

— Я сказал только, что мне приятно.

— Если хочешь, зови меня по-старому.

— Хорошо, Саломея.

Брось заниматься самообманом, — вмешивается Мемнон. — Сохраняй свое время в стремлении к прозорливости. Позывы, цветастые и непостижимые, подобные андскому кипу, узелки на память, тень, которая в следующее мгновение превращается в ясный предмет, перефразированная галиматья, флюид твоего Хранителя, паутина на лбу, третий глаз, предметы, появляющиеся из ниоткуда и пропадающие в никуда, структурирование самого себя, ощущение на гребне причастности — вот что имеет цену. Жизнь, как и История, делается чувствами. Человек должен быть осознанно неопределен и одновременно ничего не должен.

Достаточно сложно, — возражает Леонт, — я вовсе не стремлюсь к этому.

Всяк, кто участвует в обеде, поедает свою порцию, независимо от желания.

А вдруг обед такая же нелепица, как и противоречия во мне?

В том-то и дело, что никто не знает Истины. У каждого мозга свой план реалий.

Тогда к чему ты меня призываешь?

Ты можешь мне не верить, но все равно не поступишь по-иному. Каждый находит то, что ищет.

Хорошо, я подумаю, — соглашается Леонт.

— У тебя странные мысли, — говорит девушка.

— Да, я, кажется, задумался. Пожалуй, я пойду, — говорит Леонт.

— Я знала, что ты уйдешь, — говорит девушка, — у тебя написано на лице. Я сразу поняла, что ты из другой породы мужчин. Мне с тобой спокойно.

— Я просто одиночка, — нехотя объясняет Леонт.

"Нельзя вечно быть праведником, — думает он, — но не сегодня".

— Все равно, мне спокойно.

Она согласно кивает головой. В ее взгляде мелькает что-то от детского испуга над разбитой игрушкой.

"Дурак, — ругается Леонт, — почему ты все портишь?"

— Мы еще увидимся, — говорит он, содрoгаясь от кощунства двуличия.

— Будь осторожен, сегодня несчастливый день, — отвечает она его тайне.

— Мне жаль, что все так получилось…

— Вернее, ничего не получилось…

— Будь умницей.