Звезда негодяя - Лариса Петровичева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Когда под ногами дрогнула земля, то Эмма услышала, как Тавиэль, который по-прежнему держался рядом, негромко сказал:
– Я пришел нарочно, чтобы он не думал, будто ты одна, и за тебя некому заступиться.
Фейери выехали на площадь как-то сразу, вдруг: вроде бы только что никого не было – и вот уже черные кони с пышными синими султанами, тяжелые знамена из плотного шелка с вышитыми золотом письменами, гордые лица всадников, которые смотрят на людей с тем выражением, с каким кухарка рассматривает витрину мясной лавки. Вместе со всеми Эмма подняла руку, помахала едущим владыкам земли, и так же негромко ответила:
– Пожалел волк кобылу, отбил у медведя.
Тавиэль рассмеялся. Коннор стоял рядом с доктором Маквеем и выглядел так, словно кого-то высматривал среди торжественной кавалькады. На лице Тавиэля за нарочитым спокойствием мелькнула тоска. Когда-то он вот так же ехал на Дикую Охоту среди своих собратьев и готовился мчаться по полям, в безумной гонке преследуя бездомную добычу – а сейчас мог только смотреть на них.
Один из фейери поймал взгляд Эммы и улыбнулся – той улыбкой, которую Кварна всю жизнь хранила в воспоминаниях. Эмма почувствовала себя обнаженной, по телу побежали мурашки, и голову окутывало сладостью.
Так фейери заманивают под холмы заблудившихся путниц. Потом их находят мертвыми, нанизанными на ветви деревьев в глубине леса, и самое страшное то, что на лицах дев, познавших любовь фейери, всегда остывают улыбки.
Чья-то рука сжала запястье Эммы, и она опомнилась. Всадник, который смотрел на нее, уже ехал впереди, почти у памятника. Эмма растерянно улыбнулась и увидела Тавиэля – он смотрел холодно и злобно.
– Тебя выманивали, – ответил он. – Ты познала бы самую сильную страсть… и наутро тебя нашли бы мертвой в лесу.
Эмма понимающе кивнула. Ей сделалось досадно: она ни к кому не может подойти в поисках защиты. Все видят в ней просто распутницу, которая пытается строить из себя добродетель: в Йолле фейери всегда выделяют из толпы именно таких.
«Но я-то другая», – с грустью подумала Эмма. Дикая Охота уходила: сейчас, за городом, их знамена взметнутся к небу грозовыми тучами, и всадники помчатся, не видя дороги, и их серебряные серпы будут сверкать молниями в поисках добычи.
Горе тому, у кого нет крова в Йолле!
– У вас есть приют, Эмма, – она и сама не поняла, как эльф отступил и растворился в толпе, а рядом вдруг оказался Коннор. Она благодарно сжала его руку, и доктор Маквей, который стоял рядом, предложил с лукавой улыбкой:
– Тогда не переместиться ли нам под крышу? Один из бывших пациентов угостил меня пирогом и наливкой, – и в подтверждение своих слов он продемонстрировал плетеную корзину, из-под крышки которой выглядывало бутылочное горлышко.
– Отличная мысль, доктор, – сказал Коннор. Зеваки торопливо расходились с площади, стремясь уйти туда, где будут в безопасности: в дома и в палисады возле домов. Площадь пустела на глазах.
Их троица быстрым шагом пошла по улице в сторону поместья. Одна улица, вторая, потом по дорожке мимо сада – вот и ворота, украшенные фонариками, и слуги, которые накрыли ужин на траве в саду, чтобы смотреть на Дикую Охоту из безопасного места. Мимо пробежала стайка детей с бумажными лошадками в руках, торопливо прошли их родители с вином и свежей выпечкой. Вдалеке хлопнули ставни, и Эмма услышала:
– Дадите ли приют бедному человеку?
Она обернулась: музыкант из оркестра стоял возле пекарни, прижимая шляпу к груди. В другой руке он держал футляр со скрипкой. Хозяин придирчиво осмотрел незваного гостя, а потом махнул рукой:
– Ладно, заходи. Даю тебе приют в ночь Йолле. Но в выпечку носа не совать, понял? И к дочке полезешь, руки переломаю!
– Благодарю, добрый господин! – музыкант проворно взбежал по ступеням, и дверь захлопнулась за ним.
– А Дикую Охоту видно из поместья? – спросил Коннор. – Я уже не помню, вроде бы в прежние времена они мимо нас не ездили.
– Видно, – кивнул доктор. Вот и ворота – слуга открыл створку, пропуская господ, и Эмма наконец-то вздохнула с облегчением. – Теперь Дикая Охота, как бы вам это сказать, везде.
Коннор качнул головой. Везде, так везде.
Они сели на скамейки в саду – слуги тотчас же начали накрывать на стол, и, увидев ужин, Эмма поняла, насколько проголодалась. На правах хозяина Коннор нарезал хлеб Йолле, раздал гостям и слугам, и в бокалы полилось вино.
Когда Эмма поднесла бокал к губам, над поместьем раскатился гром. Доктор Маквей на мгновение сделался не уверенным, а маленьким и слабым, и негромко произнес:
– Началось…
В саду воцарилась густая вязкая тишь. На небе клубились облака – Эмма видела в них очертания коней, разъяренных лиц, занесенных серебряных кос. Все это клубилось, жарко дышало, двигалось и летело вперед.
Горе тому, кто без дома в ночь Йолле!
Гром прогрохотал снова, над землей разлилось серебристое свечение, и Эмма вдруг увидела, как его подсветило алым. Коннор пробежался пальцами по виску и негромко сказал:
– Первый убитый.
Эмме сделалось жутко. Перед глазами всплыла отрубленная голова, не мужская и не женская, таращившая белые глаза, в которых плескался ужас. Знает ли она того, кто сейчас рухнул мертвым в пыль, кого топчут копыта черных лошадей фейери? Кто это?
– Они давно никого не убивали, – подал голос доктор Маквей. – Вы заметили, Коннор, как сегодня фейери всматривались в толпу? Выманивали добычу, девушек.
Коннор сделал глоток из бокала. На тарелках остывало мясо с грибами и черносливом, но после красного зарева никому кусок в горло не лез. В глубине сада, озаренной фонариками, негромко переговаривались слуги и звенели стаканы с вином. Они отнеслись к жертве фейери спокойно. Бог дал, Бог взял, ничего уж не поделаешь.
– Тавиэль говорил об этом, – сказала Эмма и все-таки отпила вина. В голове сразу же зашумело. Доктор Маквей кивнул, Коннор посмотрел с неудовольствием. «Я не твоя вещь», – едва не сказала Эмма.
Собственное положение казалось ей нелепым и двусмысленным. Эмма повторяла снова и снова, что завтра соберет вещи и уедет из Дартмуна, но прекрасно понимала, что теперь Коннор не позволит.
От нее зависит возвращение его магии. Коннор будет держать Эмму обеими руками.
И она не знала, что именно мешает ей расслабиться, выдохнуть и просто принять все, что происходит. Может быть,
