Туман идет по следу - Василий Сорокин

Собака взяла след возле ели. Под нею была чуть заметная лужица. Те двое выжимали, видно, здесь одежду. А может, дождь образовал лужицу? Вячеслав подвел к ней Тумана — нет, не дождь! Собака устремилась вперед.

Пересекли шоссе, вошли в лес. Неожиданно Туман рыскнул в сторону, туда, где трава была гуще. Он вытащил из нее сверток, завернутый в белый платок, и подал хозяину. Вячеслав развернул и увидел документы. Он не стал раздумывать над тем, настоящие или поддельные. Было не до того.

Скорее! Скорее! Всем своим видом хозяин показывал: надо спешить, дорога каждая секунда.

Тумана, впрочем, не надо было подгонять. Он все понимал и старался изо всех сил.

Где-то впереди застрекотала сорока. Вячеслав и собака переглянулись. Сорока стрекочет, когда увидит человека или зверя. Если там, впереди, не зверь, то…

Примерно с полкилометра Туман бежал лесом, изо всех сил натягивая поводок. По всему было видно, двое прошли совсем недавно.

Вот они!

Вячеслав увидел их, как только кончился лес. Они стояли у крутого поворота железной дороги. К повороту, сбавляя скорость, приближался товарный поезд. Двое готовились на ходу вскочить на тормозную площадку. Решали секунды. Вячеслав еле успевал за Туманом. Двое пока не замечали погони. Поезд все ближе, ближе… Успеть бы! Пропыхтел паровоз, замелькали вагоны. Двое уже начали разбегаться, как вдруг услышали резкую, как выстрел, команду:

— Стой! Руки вверх!

Они не растерялись. Один выхватил нож, другой пустился наутек. Вячеслав дал автоматную очередь и спустил Тумана. Тот нагнал беглеца в несколько длинных прыжков и сбил с ног.

Дунаев занялся ближним.

— Брось нож! Ну! — навел он дуло автомата в грудь преступника. Нервы у бандита не выдержали, он выругался и, отбросив нож в сторону, медленно поднял руки.

…Шла своим чередом жизнь на заставе.

По вкусу пришлись тревожные будни и Туману. Любил он ночные засады, поиск по следу.

Чутко прислушиваются к шорохам оба — овчарка и хозяин. Светает. Они стоят в дозоре на берегу озера. Берега покрыты зарослями камыша, осоки. Брызнули лучи солнца, порозовевший туман стал медленно подниматься над водой.

Славка чуть вздрогнул, услышав легкий звук «пуф». Это всплыла водяная лилия, похожая на зеленый поплавок. Ночью она дремала в воде, а сейчас вот поспешила навстречу теплым лучам. Вот, наконец, она расправила свои лепестки, и к ней устремился первый шмель-медовар. А солнце все выше, выше. Тонко поют комары. Но вот и они куда-то прячутся, уступая дорогу свету и теплу.

Отцвело еще лето, отплакала дождями осень, наступила зима. Как-то написал письмо Карацупе. Рассказал о службе. Пока, мол, все идет хорошо, товарищ полковник. Зорко охраняю с Туманом границу. Никита Федорович прислал теплый ответ. Давал практические советы, подсказывал, как быстрее отучить Тумана от «гражданских» привычек. Поздравил с присвоением звания старшего сержанта.

Через полгода Карацупа вновь поздравлял своего ученика. На этот раз со званием старшины. Прославленный пограничник был рад за Вячеслава. Знать, хорошо служит, если через каждые полгода повышают в звании. Одобрительно отозвался Никита Федорович и о юных помощниках Дунаева. Молодцы, честное слово. Велел побольше уделять им внимания, пусть растут отважными и зоркими.

Так писал Карацупа.

А они и вправду были глазастыми. Однажды у пограничной реки увидели двоих неизвестных. Позвонили на заставу. Спешат к реке старшина Дунаев с Туманом, рядовые Ефим Зигидуллин и Григорий Римский. Пурга горстями бросает в глаза снег, качает кроны деревьев. Она замела следы, похоронила тропинки. Но Туман идет, уверенно опустив нос к самой земле. Ему совсем не нужны тропинки, нужен запах. И он старается не потерять его.

Прошли пять километров, прошли десять, прошли пятнадцать. Несколько раз попадали в сугробы. Оба — и Вячеслав и собака — выбились из сил. Дунаев сбрасывает тяжелый полушубок и, всячески подбадривая собаку, идет вперед. Когда пересекали реку, он провалился в полынью, занесенную снегом. Валенки сразу же намокли, стали будто свинцовые. Вячеслав стал тонуть. Всеми четырьмя лапами уперся Туман в снег. Потом медленно начал пятиться, помогая хозяину, который крепко держался за конец поводка, выбраться на лед.

Дунаев не позволил себе отдохнуть. Не успев отдышаться, он продолжал преследование. Намокшие валенки превратились в путы, Вячеслав с трудом скинул свинцовую обувь, побежал в одних портянках. Через минуту спали и портянки. Теперь он бежал босиком. Сколько бы удалось так пробежать, он не знал. Знал одно. Пока ноги могли передвигаться, он шел бы вперед.

К счастью, следы вели в село, а до него оставалось совсем немного. Так, в одной гимнастерке на плечах, босиком Дунаев ворвался с собакой в дом, где укрылись нарушители.

Услышь пограничники, как кто-нибудь говорит об этом случае как о подвиге — пожали бы плечами. Ничего тут особенного нет. Будни.

А в остальном, кроме своей службы, застава живет всем тем, чем живет страна. Новая домна на Урале. Краболов-гигант спущен на воду в Ленинграде. «Динамо» выиграло у извечного соперника «Спартака». Новости горячо обсуждаются.

Раз в неделю привозят на заставу фильм, в выходной пограничники сами устраивают концерты. Собственно, в выходной — это неправильно сказано. На границе нет выходных дней.

Вечерами, если выпадала свободная минута, а на границе это бывало не так уж часто, Дунаев приходил в Ленинскую комнату. «Сыграйте что-нибудь, товарищ старшина», — просили пограничники. Не в пример многим гармонистам Вячеслав не ломался. Он брал инструмент, спрашивал:

— Что сыграть?

— Что-нибудь о Родине.

Льется песня о любимой стране. Широка она, наша Родина. Много в ней лесов, полей и рек. И вольно дышит ее хозяин — советский человек. Поют солдаты о том, что дорого и свято сердцу. Под баян, под песню вспоминали славный путь народа. Как за землю, за волю, за лучшую долю сражались и умирали в гражданскую войну. А победив, ковали свое будущее в буднях великих строек, в веселом грохоте, огнях и зарницах пятилеток. Набежала зловещая туча, и все померкло вокруг. Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой! И ярость благородная вскипала, как волна, жгла врага беспощадным огнем.

Баян стих. Стихли и голоса. Вот ведь старые песни, а как волнуют. Попадают в самую точку, Вячеслав давно приметил это. — Не любит граница всякие там напевные скороговорки. Любит такое, чтобы рвалось из души.

Снова вздохнули меха. Уже кто-то другой развернул баян. Что это? Тоска по родным местам? По семье? Трудно сказать. А только хватает он за сердце — этот прекрасный полонез Огинского. Тонкие струны задевает он в людях. Задумчив становится взгляд солдата, гулко стучит в груди. До боли хочется в такие минуты окинуть взглядом знакомые места, где отзвенело босоногое детство, тихо и неслышно подкралась любовь, где все родное, ясное. И горы, и долы, и леса, и озера, и синь небес.

По лицам бежит грусть. Вспомнил, видно, солдат, как расставался он, уходя в армию, с синеокой подругой. Как говорила она хорошие слова и обещала и в разлуке быть всегда с ним. Баян не вздыхает об ушедшей любви. Он проникновенно поет о том, что все еще впереди, кончится срок службы, и ты поедешь домой, где тебя встретит та, которая ждала так нетерпеливо и верно.

А баяну уже вторит мягкий тенор. Песню подхватывают, она растет, ширится — мужественная и просторная. Певцы, кажется, забыли сейчас обо всем на свете. Вот она, суровая граница, которую они охраняют. «В полночи холодные чутко спит тайга, я в края свободные не пущу врага!» Тут широко распахиваются двери и, словно подтверждая правду этих мужественных слов, в песню врывается громкая команда дежурного:

— Застава, в ружье!

ПОСЛЕДНИЙ ИНСТРУКТАЖ

Очередной шеф наставлял:

— Итак, вы благополучно доезжаете до Новосибирска и сходите с поезда. Любым путем постарайтесь достать подлинный паспорт. Подложных мы дадим более чем достаточно. Заполняйте на здоровье, если в этом будет необходимость. Но только имея в кармане подлинный документ, можете чувствовать себя спокойно. Говорю это отнюдь не для того, чтобы попугать. Купите ли вы паспорт, напоите ли кого и вытащите у пьяного, меня мало интересует. Паспорт должен быть настоящий, вы поняли?

Ашпин молча кивнул головой.

— Настоящий! — повторил шеф. Он подумал и с некоторой досадой продолжал: — Не совсем, правда, настоящий. Фото приклеите свое, поставите краешки печатей. Сколько в паспорте печатей на фото?

— Три, — сказал Ашпин.

Ответ обрадовал шефа.

— Сразу видно, окончили школу разведчиков. Иной всю жизнь, начиная с совершеннолетия…

— С шестнадцати лет, — уточнил Ашпин.

— О, да я гляжу, вы совсем молодец, — похвалил шеф. — Итак, начиная с шестнадцати лет, иной всю жизнь носит в кармане паспорт, а так и не знает, сколько же печатей стоит на фото. Зато об этом, увы, хорошо знает милиция. Вас учили, как делать печати?