Туман идет по следу - Василий Сорокин

В. Сорокин

Туман идет по следу

НА ФУТБОЛЕ

С Туманом я познакомился в 1962 году на стадионе. В Лужниках гремел футбольный май. Теперь уже точно не скажу, какие команды встречались тогда. Кажется, донецкий «Шахтер» и московский «Спартак».

После первого тайма, в перерыве, была показана сценка из тревожной жизни границы. «Нарушитель», по следам которого шла собака, открыл огонь. Пограничник ответил очередью из автомата и бросился на землю. Легла и собака. Теперь они не бежали, а ползли. Где-то возле ворот собака, словно стремительно посланный мяч, понеслась вперед, рассекая широкой грудью воздух. Она в несколько прыжков догнала «нарушителя» и повалила. «Гол», как видите, был забит.

Когда начался второй тайм, старшина-пограничник и собака сели на восточной трибуне, неподалеку от нас. После футбольного матча я познакомился с пограничником.

— Старшина сверхсрочной службы Дунаев, — представился он.

На груди старшины сверкали два значка «Отличный пограничник» и медаль «За отличие в охране государственной границы СССР». Рядом отливал позолотой Туман — на собаке было надето ожерелье из сорока двух золотых и пяти серебряных медалей.

Узнав о том, что старшина воспитал собаку еще в юности, до армии, я подумал, что неплохо бы написать об этом очерк или даже документальную повесть. Теперь вот она перед вами.

Работая над повестью, я часто встречался с ее героем, а точнее с двумя героями — старшиной Вячеславом Дунаевым (он учился в высшем учебном заведении и жил в Москве) и с Туманом. Когда же кто-либо из нас был в отъезде, приходилось прибегать к почте. Как-то я поинтересовался в письме, почему Туман хромает. Вот что рассказал Дунаев.

«Однажды несколько нарушителей перешли границу и скрылись в плавнях. Это случилось южнее, за сотни километров от нашей заставы. В оперативную группу включили и меня с Туманом. Прочесывая местность и на катерах, и на вертолетах, однажды увидели внизу неизвестных. Вертолет начал спускаться. Люк мы открыли раньше времени, Туман не стал дожидаться, прыгнул с высоты примерно трех метров. Приземлился он неудачно, сломал ногу.

Врачи наложили гипс. Нога срослась. Теперь вот припадает на нее. К непогоде она дает себя знать. Видно, ноет, болит. Туман жалобно повизгивает. Но тут уж ничем не поможешь».

Вскоре я побывал в музее пограничных войск. Сотни свидетельств доблести и славы увидел я здесь. Увидел и часы с надписью: «Дунаеву В.П. за храбрость от командования оперативной группы».

Храбрость проявил и Туман. Он спас жизнь своему хозяину, помог задержать опасного преступника. Кстати, он не единственный. За три года службы на границе Дунаев вместе со своим четвероногим другом задержал четырнадцать нарушителей.

В Покровско-Стрешневе, на учебно-дрессировочной площадке ДОСААФ, Вячеслав Дунаев готовит сейчас группу допризывников и их верных четвероногих друзей к службе на границе. Десятки последователей у нашего героя! Это и понятно. Для нас, советских людей, мало крепко любить, надо еще зорко беречь Родину.

ТАК НАЧИНАЛАСЬ СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ

Хрустальные сосульки роняли холодные слезы. Исплакавшись, они срывались с крыш и водосточных труб, льдинками разлетались на бульварах и мостовых. Весна бомбардировала столицу.

Апрель дерзко хрустел под ногами. Ухали глыбы влажного снега. На крышах хозяйничали дворники с лопатами. Одна такая глыба, сползая, захватила с собой частокол сосулек и ударилась так, что брызнувшие во все стороны льдинки заставили прохожих испуганно шарахнуться.

— Ух ты-ы! — Славка стремительно взял влево, чуть ли не на противоположную сторону улицы. У Василия Петровича Дунаева по вискам пробежали веселые морщинки.

— Испугался небось? — спросил он племянника.

Тот еще крепче прижал к груди драгоценную ношу. Встречные с любопытством окидывали взглядом подростка. Ребенка, что ли, несет?

Славке было в то время пятнадцать лет, а на вид и того меньше. Хотя в голосе и пробивался временами басок, что-то детское проглядывало в его карих глазах, в тонкой фигуре. И трудно было не улыбнуться, увидев, как осторожно пробирается паренек между ледяными осколками, боясь поскользнуться, как бережно прижимает к груди сверток в детском одеяле.

Василий Петрович, увидев «Победу» с зеленым огоньком, поднял руку. Такси мягко прошуршало у бульвара и замерло.

— Далеко?

— На Авиационную.

— Это что, возле Тушина?

— Да, в тех краях.

Левая рессора недовольно проворчала, принимая тяжесть дядиного тела. Опустившийся рядом Славка с третьей попытки захлопнул дверцу, и машина тронулась. Улицы и дома понеслись вспять.

Вдруг водитель резко повернул руль вправо. Сила инерции бросила Славку на дядю. К счастью, ничего страшного не произошло. Просто встречная машина опасно вильнула. Водитель чертыхнулся:

— Гололедица, будь она проклята.

— Осторожней надо бы, — несмело заметил Василий Петрович.

— Сам знаю, — отвечал водитель хмуро. — Не собак, людей вожу. За всех отвечаю головой.

Озорные искорки опять вспыхнули в дядиных глазах, он готов был рассмеяться, но сдержался. Славка даже не улыбнулся — лишь откинул уголок одеяла и потрогал собачий нос. Хотя какой это собачий — всего-навсего щенячий. До собаки расти да расти. Ну, чего копошишься? Душно стало? Вот тебе отверстие, дыши на здоровье. Хочешь, открою окно, посвежее станет. А ну-ка.

Славка взялся правой рукой за блестящую ручку в дверце и медленно начал крутить.

— Смелее, парень! — подбодрил водитель, но, спохватившись, кивнул на одеяло:

— Как бы не простыл пацан, слышишь?

Славка уже открыл окно, выставил правую руку наружу, будто ощупывая ею воздух.

— Не простынет. Закален.

Водитель только пожал плечами: тебе виднее, парень.

Но Славка все-таки стал крутить ручку в обратную сторону. Стекло медленно поползло вверх. Он оставил лишь узкую щель — ведь и в самом деле щенок может, чего доброго, простыть. Вон как копошится — так и старается высунуться. Ладно уж, покажи носик, но так, чтобы незаметно. Нечего разочаровывать водителя. Вот подрастем, встанем на все четыре лапы и не нужно нам тогда никакие такси. Так ведь?

Славке показалось — щенок подморгнул, будто хотел сказать: «Так, так. Языка пока не знаю, но погоди научусь и тогда мы с тобой побеседуем об этом обстоятельно. Если, конечно, будем вместе. Какой ты? Я тебя не знаю. Знакомы мы всего час, от силы — два. Жил я, не тужил, мать меня ласково причесывала языком, кормила теплым молоком. Был у нее не один — пятеро нас, шутка ли! Всех она любила, меня особенно. Хотя и задавала время от времени трепку».

Так, а может, и не совсем так, «думал» щенок, — кто его знает. Это уже Славка размышлял за него, вспоминая рассказы человека, у которого покупал собаку.

«Посмотрите на него. Не носик, а черная пуговица. Уши свисают лопухами. Это пока. Придет время — встанут торчком. Любопытные темные бусинки глаз — все им хочется увидеть, обо всем узнать».

Хозяин сказал, что у этого щенка глаза прорезались раньше, чем у его братьев и сестер. Как только прозрел, в тот же вечер обследовал комнату. Прополз вдоль мягкого дивана, побывал под кушеткой, посидел чуток у волшебного окна — телевизора. И страху же натерпелся! Из цирка, что ли, была передача. Пока там белоснежные собачки выступали, да белка крутилась в колесе, он не боялся. Но тут на арену выбежали чудовища-львы, да еще человек с бичом. Звери рычат, вот-вот прыгнут и растерзают. Он повернулся и быстро закосолапил к матери — уж она-то сумеет защитить. Ан нет — задала она трепку! Целую минуту скулил. А потом опять незаметно улизнул. Лапы у него короткие, кривые, шерсть на них длиннее, чем на животе. Живот почти весь лысый. Заковылял он к шкафу. А хозяин рассмеялся:

— Смотри, — сказал он жене, — похож на железнодорожную цистерну. Только вместо колес — ноги.

Он, конечно, не размеры имел в виду, сравнивая. Цистерна в тысячи раз, поди, больше. Просто такое уж у щенка тело тогда было круглое. И мордашка совсем не острая, как у взрослой овчарки, а широкая и тупая. Так что, если смотреть сверху или сбоку, напоминал он цистерну с коротким хвостом, ковыляющую по ковру на четырех ногах.

Забился щенок под шкаф в дальний угол и стал тихонько дремать. Только вдруг слышит: кто-то у шкафа «чух!», «чух!» — втягивает воздух. Сжался он в крохотный комок, задрожал. Приоткрыл глаз, глядит, мамашин нос у самого пола. Ноздри так и раздуваются. Сердится, видно, что не может проползти под шкафом. Даже не видит сына, только чутьем знает — здесь. Щенок приободрился, но по-прежнему сидит тихо, выползать и не собирается. Мать нетерпеливо взвизгнула, даже залаяла, но не в полный голос, чтоб не рассердить хозяина. А щенку хоть бы что. Матери надоело вызывать его из-под шкафа. Стала принимать срочные меры: запустила лапу чуть ли не по самое плечо, выгребла сына из укромного места, схватила в зубы и ну трясти, как тряпку, и зло ворчать. Заскулил щенок, да так громко, так жалобно, будто и в самом деле больно.