Вселенная русского балета - Илзе Лиепа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Московский период творчества Галины Улановой отличается от ленинградского, но трудно сказать, какой из них наиболее значим в ее жизни. О себе Уланова говорила, что москвичкой она не стала – навсегда осталась ленинградкой. Родной город до конца жизни называла Ленинградом, ведь там осталась огромная часть ее жизни: там похоронены родители, там жила ее педагог Агриппина Ваганова, там случались первые влюбленности. Уланова всегда ревностно оберегала свою личную жизнь. Ею восхищались все безоговорочно, но Галину привлекали спутники намного старше, наверное, потому, что ей важно было интеллектуальное общение. Первым ее мужем стал концертмейстер хореографического училища Исаак Меликовский, вторым – дирижер Кировского театра Евгений Дубовский. Но главный роман ее жизни был впереди.
Переход Улановой в Большой театр стал событием всесоюзного масштаба. Однако было в этой истории и личное обстоятельство. Еще до войны она познакомилась с московским актером и режиссером Юрием Завадским. В молодости он был сказочным принцем – высокий, красивый, обаятельный, недаром же играл принца Калафа в знаменитом спектакле «Принцесса Турандот». В постановке 1922 года на сцене Третьей студии МХАТ, будущего театра Вахтангова, царили Цецилия Мансурова, Борис Щукин, Борис Захава, Рубен Симонов и Юрий Завадский. Удивительно, но Завадский не собирался становиться ни артистом, ни режиссером – он учился в университете на юридическом факультете, был общителен, и среди его друзей было немало артистов. Они-то и уговорили его попробовать себя на сцене. У него все получилось, тем более что он попал в руки самого Евгения Вахтангова. Кроме Калафа в Третьей студии Завадский сыграл главную роль в «Чуде святого Антония» Метерлинка, а когда перешел во МХАТ, – Чацкого в «Горе от ума» и графа Альмавиву в «Безумном дне, или Женитьбе Фигаро». В 1924 году он открыл собственную театральную студию. Все отмечали, что Завадский был тонким и глубоким артистом, а в жизни – человеком легким. Его излюбленное выражение: «Легче! Выше! Веселее!» Конечно, женщины в него влюблялись и теряли головы. В конце 1910-х годов среди его поклонниц была Марина Цветаева, она воспела Завадского в цикле стихов «Комедьянт». Сама она говорила: «Это была не любовь, а лихорадка». Молодая, строптивая, мятежная Марина «с бандой комедиантов браталась в чумной Москве». Комедиантами она называла вахтанговцев, и одним из них, Завадским, была очарована. И полились ее стихи, обращенные к нему и к его таланту. Даже будучи отвергнутой, она продолжала воспевать своего рыцаря:
Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.
– Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! —
Сказать еще? – Златого утра краше!
Сказать еще? – Один во всей Вселенной!
Самой Любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваянная чаша.
Друг, разрешите мне на лад старинный
Сказать любовь, нежнейшую на свете.
Я Вас люблю. – В камине воет ветер.
Облокотясь – уставясь в жар каминный —
Я Вас люблю. Моя любовь невинна.
Я говорю, как маленькие дети.
Друг! Всё пройдет! Виски в ладонях сжаты,
Жизнь разожмет! – Младой военнопленный,
Любовь отпустит вас, но – вдохновенный —
Всем пророкочет голос мой крылатый —
О том, что жили на земле когда-то
Вы – столь забывчивый, сколь незабвенный!
Завадский был очарован Улановой. Они встретились еще до войны в Москве. Провожая Галину на вокзале, подарил ей свой рисунок – ее портрет. Потом стал ездить из Москвы в Ленинград на ее спектакли. Он был старше на 16 лет и уже знаменит. В 1940 году он возглавил Театр имени Моссовета и проработал там 37 лет. В Галюше, как он называл Уланову, его восхищало ее отношение к искусству и к театру. «Легкий, быстрый, – вспоминал о нем Ростислав Плятт, – с какой-то инопланетной внешностью – завораживал, пьянил, восхищал своей любовью к театру». Ученик Завадского, Геннадий Бортников, говорил: «Это был магнит, притягивающий женские сердца, аристократ духа, равнодушный красавец, перед которым склоняла голову даже неистовая Марина Цветаева». Возможно, таким увидела Завадского Галина Уланова.
Ко времени знакомства с Улановой Завадский расстался с первой женой, блистательной Верой Марецкой, которая была актрисой его студии (а потом она долгие годы работала у него в Театре Моссовета), имя Марины Цветаевой не хотел вспоминать. В прошлом осталось и увлечение актрисой Ириной Анисимовой-Вульф, которая, став его ассистенткой – вторым режиссером, – не могла расстаться с ним как с яркой, творческой личностью.
Но Галина Уланова была для Завадского женщиной исключительной. Перед ней – маленькой и хрупкой – этот красавец-мужчина робел, краснел и мог даже заплакать. Случались и забавные эпизоды. Фаина Георгиевна Раневская, которая была соседкой и приятельницей Галины Сергеевны Улановой, на вопрос о том, где Завадский, как-то ответила:
– Как где? Пошел на рыдалку.
– А разве Завадский рыбак? – удивился ее собеседник.
– Не на рыбалку, а на рыДалку. Сегодня Галя танцует, а он сидит в Большом и рыдает.
Спектакли Улановой Завадский не пропускал.
Во время войны театр Завадского был в эвакуации в Алма-Ате, и однажды из Перми в Алма-Ату приехала Уланова. В здании Казахского оперного театра шли и балетные, и оперные, и драматические спектакли. Галина Сергеевна танцевала свою Марию, танцевала Жизель, выступала в концертах. В 1943 году ей было присвоено звание «Народный артист Казахской ССР». Ранее, в 1940-м, она стала народной артисткой РСФСР, а в 1951-м получит звание «Народной артистки СССР». (Сама она говорила: «Да, званиями меня не обделяли. И всё пытались сделать из меня знамя и столбовую дворянку».)
Свои репетиции Завадский проводил по ночам, и Уланова приносила ему поесть. Потом Галина Сергеевна заболела брюшным тифом, и Завадский ее выхаживал. Достал для нее шоколад, еще какие-то дефицитные продукты, и «Галя встала, как Джульетта из гроба» (это его слова).
В Москве после войны они жили в разных квартирах: он – с мамой на улице Горького, а она с 1952 года – в знаменитой высотке на Котельнической набережной. Этот дом стал одним из символов столицы. В нем жили многие известные люди –
