Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход - Катарина Лопаткина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Тот, кто выстоял, работая в собственной манере. Утонченные портреты Фалька
Роберт Фальк[140] (наверху) – известен среди молодых художников как легендарный одиночка, который смог продолжать работать так, как ему хотелось вплоть до своей смерти в 1957 году. На Фалька повлияли Сезанн и кубизм, но, мало-помалу, он выработал свой собственный утончённый стиль, как это видно из портрета двух еврейских актёров (слева). В 1958 в Москве была проведена выставка самых консервативных работ Фалька, а его неоднозначные работы так и остались неизвестными.
…И тот, кого выбросили. романтические фантазии Тышлера
Александр Тышлер был учеником русских первооткрывателей модернизма. Но в 1935 году, когда его холсты были отвергнуты Союзом художников как чересчур формалистические, он переключился на создание театральных декораций в одобряемой реалистической манере и в скором времени добился большого успеха. Частным образом Тышлер продолжал создавать романтические холсты[141] (наверху), но не решался показывать эти нонконформистские произведения даже своим ближайшим друзьям.
Мощная живопись бунтаря-одиночки
Искусство одного из самых мощных мастеров России совершенно неизвестно ни в России, ни на Западе. Это Павел Филонов, умерший в Ленинграде в 1941 году. Большая часть его жизни прошла в затворничестве и нищете, он нигде не выставлялся, никому ничего не продавал, но постоянно обрушивался на чиновников от искусства, каким-то образом избегая последствий. Филонов продемонстрировал свою бунтарского натуру уже тогда, когда был исключён из художественной школы за то, что писал фигуры людей теми цветами, которые считал нужными. С тех пор он погрузился в абстрактные формы и сюрреалистические открытия, которые во многом предвосхищали или шли параллельно с модернистским искусством Запада. В основном перебиваясь с чая на хлеб, Филонов работал по 18 часов в день. Когда он умер в 58 лет, он оставил своей сестре[142] около 300 работ, чтобы сохранить их до того момента, когда, как он надеялся, в России будет создан музей, посвящённый его искусству. Прошлой осенью сестра Филонова подарила 50 его работ ленинградскому Русскому музею[143]. Их показали Маршаку, который в то время был там и не упустил возможности их сфотографировать (на этой и на следующей странице). После этого они были закрыты, опечатаны и навечно обречены на забвение, как и другие русские модернистские шедевры.
Опустошенный мир, в котором монструозные люди бродят посреди обломков, был написан Филоновым после того, как он узнал об авианалетах в годы испанской Гражданской войны[144]. Зашифрованный образ под названием «Вхождение в мировой расцвет»[145] – отклик Филонова на хаос революции. Безлюдная сцена с животными, бродящими по пустому городу, возможно, символизирует засилье зверства в мире людей[146].
Загадочное изображение, созданное подвижником русского искусства
Фрагменты лица, проступающие в переливающейся мозаике, создают ореол загадочности, столь характерный для большинства работ Филонова. Созданное, скорее всего, в 1930-е годы, полотно демонстрирует скрупулёзное мастерство художника[147]. Используя кисти с тончайшим ворсом, он работал с ювелирной точностью, изменяя и совершенствуя свои картины в течение многих лет. Хотя младшее поколение русских художников не видело этих работ, они считают Филонова героем своего времени.
Студент, его скульптура в московской студии, оба выглядят задумчивыми
Скульптор – 20-летний армянин[148], который сделал гипсовый бюст женщины после того, как увидел книгу о стилизованных, с удлиненными фигурами, портретах кисти итальянского модерниста Модильяни. Он учится под руководством скульптора – академика, который хорошо зарабатывает благодаря официальным заказам, но экспериментирует в новых живописных техниках и вдохновляет юношу на экспериментальные поиски»[149].
Приобрести любой ценой
Познакомившийся с Пушкарёвым в 1960-х знаменитый коллекционер Георгий Костаки вспоминал директора Русского музея и его работу так: «Фурцева покровительствовала Пушкарёву, видя в нем неординарную личность, этакого русского типа мужика-купца, который себе на уме и знает, что ему нужно, что он должен делать. Как ни странно, он очень положительно отнесся к авангардному искусству и тайком покупал эти вещи у разных старых людей в Ленинграде. Причём, тратил деньги, которые ему были отпущены на официальное искусство – на разных Герасимовых и иже с ним. Кураторы и сотрудники Русского музея с большой симпатией к этому относились и Пушкарёва покрывали. Получался какой-то тайный музей…»[150]. Удивительно емкое описание! Однако Костаки сильно недооценивал масштабы этого «тайного музея»: Пушкарёв собирал не только «авангард», он собирал всё.
Выступая в 1974 году на заседании Клуба любителей книги в Центральном доме работников искусств в Москве, Пушкарёв описал свою музейную миссию: «Моя задача – получить вещь или приобрести любой ценой, любыми путями, лишь бы она имелась в музее. Вопрос экспонирования – это другой вопрос. Если сейчас я не имею возможности по тем или иным причинам выставить некоторые вещи, то после меня их выставят. Но надо, чтобы они были в собрании музея. Тут возникают определенное трудности. Есть коллекционеры и вдовы умерших художников, которые мне говорят: если повесите – продам, не повесите – не продам. В таких случаях я не даю обещания повесить, я даю обещание приобрести и безусловно сохранить»[151].
Под «любой ценой», конечно, подразумевались не деньги. Соперничать с частными собирателями Пушкарёву было сложно: музей находился под жёсткими финансовым и идеологическим контролем Министерства культуры РСФСР. Соответственно и приобретения (должны были быть) скромнее – и количественно, и качественно. Он говорил об удаче, о настойчивости, о дерзости и педантичном постоянстве страстного собирателя «в предложенных обстоятельствах». Которые он, Василий Алексеевич Пушкарёв, азартно и изобретательно преодолевал.
Реставратор Савва Ямщиков вспоминал свою первую встречу с директором Русского музея: «В Москве, на Кропоткинской улице, он шел под руку с одной из наших пречистенских старожилок. Мой спутник, хорошо знавший Пушкарёва, спросил его шутливо, глазами показывая на старушку: “Врубель?” Тот коротко ответил: “Рокотов”. Приятель, улыбнувшись, сказал, что скоро в Русском музее появится рокотовский портрет. Пушкарёв дни и недели проводил у частных владельцев, убеждая их в том, что произведения искусства должны храниться в музее. Ведь деньги не для всех коллекционеров решающий фактор. Важнее знать, что вещи попадут в надежные руки. Рук, более надежных, чем пушкарёвские, не надо было и искать…»[152].
На месте «пречистенских старожилок» с легкостью мог оказаться и довольно крупный музей.
