Темная полоса - Яна Розова

Не будучи наивной дурой, я понимала, что Женька хотел бы получить от меня намного больше, чем разрешение рисовать мою выразительную внешность. И я, предоставляя ему себя в качестве модели, конечно, поощряла его надежды.

Он затеял глупую игру, а моя ошибка заключалась в том, что я в эту игру ввязалась. А что будет, когда мой портрет увидит Инна? Она его увидит, ибо медвежонка в мешке не утаишь.

На этот раз Женька снова налил мне водки, усадил на то же место и спрятался за мольбертом. Но молчать сегодня он не собирался.

– Я вспомнил з-знаешь что? Я вспомнил, как ты однажды напилась и уснула на органном концерте.

– Врешь, – возмутилась я. Да, мы были на концерте органной музыки, когда ездили с ним на художественную выставку в Питер, и мы выпили в буфете по одному коктейлю, но я не спала!

– Да? – удивился он, появляясь из-за мольберта. – Вру? А кто уронил номерок из гардероба? Как раз была такая маленькая пауза между частями кантаты Баха. Номерок был металлический, он так зазвенел, что ты проснулась. А все на тебя смотрят!

– А ты сам-то помнишь, как в поезде ошибся купе, а было уже поздно и темно, и ты сел на голову спящей женщине? Вот она вопила! Какой там Бах!

– А у тебя в бассейне, в той гостинице в Питере, расстегнулся лифчик! И у всех мужиков глаза повылазили.

– А ты в ресторане уронил себе на колени кусок утки в красном соусе, а так как ты фраер, то штаны на тебе были белые и ты был похож на свинью!

Ослабев от смеха, Шельдешов выронил из рук кисть, чем насмешил меня еще больше. Неожиданно я ощутила такое облегчение и подъем, что все мои проблемы показались мне если не мелочью, то чем-то гораздо менее грандиозным, нежели десять минут назад.

– А помнишь… – Он снова взял в руки кисть, но к холсту даже не повернулся, а стал грызть кончик ее деревянной ручки. – Помнишь, как в нашем номере было холодно? Мы даже любовью занимались в одежде.

Я молчала. Вот она, его игра.

– У тебя всегда с-сначала были холодные губы, как у статуи, а потом я обжигался о твое тело.

– Жень, я пойду. Это слишком.

– Наташ, ты же не думаешь, что я смогу отпустить тебя, сделав твой портрет? Не делай вид, что ты согласилась позировать только потому, что я выполнил твою просьбу.

– Ты, видно, думаешь, что я до сих пор влюблена в тебя?

– Но я же вижу, как ты на меня смотришь.

Я начала злиться.

– Похотливо? Так я на тебя смотрю?

– Ты чувствуешь то же, что и я. Ты понимаешь, что друг без друга мы живем просто как глупые механизмы. Я не могу работать без тебя. Да, я помешался на тебе. И я говорил тебе, что со мной это уже полгода. До этого мне казалось, что ничего, можно жить и так, самому.

– А Инна?

– У нас другие отношения. Это глупо звучит, но нас связывает только искусство, работа. Она живет своей возвышенной жизнью. Она много работает: воспитывает учеников, деятельность развела в Союзе художников, занимается всеми делами в галерее. Она активная личность, по-своему счастливый человек. А я – другой. Я хочу только писать, делать только то, что мне близко. Причем, видишь ли, у меня получается. По отношению к Инке я долго чувствовал себя скотиной, сволочью, предателем, негодяем. Но, понимаешь, на самом-то деле я не виноват. Мы поженились, потому что так хотел мой папа. Она была его ученицей, единственной настоящей ученицей. Он хотел, чтобы она была членом нашей семьи. Мне, конечно, папа руки не выкручивал, она мне нравилась. Да я рассказывал тебе и раньше! Но не было между нами ничего подобного тому, что…

– Нет, хватит, я ухожу.

Женя замолчал и опустил руки. У двери я оглянулась на него. Он смотрел мне вслед, склонив голову к правому плечу и улыбаясь той же самой всезнающей улыбочкой.

Глава 8

Последовавшие несколько дней я в Центр даже глаз не казала. Гори все синим пламенем! Теоретически именно сейчас я должна была спасать наш бизнес. Будет ли Соня с нами сотрудничать или нет, Центр должен начать работу. Если мы с Дольче не соберем мозги и не откроемся хотя бы через месяц, нам придет каюк. Ладно, клиентов мы порастеряли, в конце концов, найдем других, но вот наш косметолог сидит без работы и без зарплаты и массажистка тоже. А всего в команде пятьдесят человек, двадцать из которых особо ценные. Мы обучали и воспитывали их все эти годы. Вот если они разбегутся – других таких не найти.

Их может подобрать и Надька, если она не дура.

В общем, несмотря на весь вышеприведенный расклад, в пятницу я тупо теряла время. Мне нужен был перерыв, чтобы немного отстраниться от своей жизни и попытаться взглянуть на нее со стороны. И я честно, хоть и безрезультатно, старалась достичь поставленной цели – весь день не выходила из дому, не отвечала на звонки, не звонила сама. Даже Соне. Я боялась снова услышать, что мы ей не нужны. Может, пройдет немного времени и я смогу вернуть ее?

Глава 9

Но в субботу мне пришлось покинуть башню из слоновой кости. Позвонил Дольче, и не ответить я не смогла.

– Наташка, тут опять новые обстоятельства.

– Ты о чем?

– О Надьке. Позвонила одна моя клиентка, которая от меня перешла в «Амадей», и жутко возмущалась. Оказывается, Надька даже не скрывает, что рада нашим проблемам.

– Не может быть. Радуется смерти Боряны?

– Ну нет, такого Надежда не говорила. Во всяком случае, при этой моей клиентке. Она счастлива, что Центр закрыт, и уже ведет переговоры с кое-кем из наших. С Верой Ильиничной, с Аленкой…

– Дольче, а в чем новые обстоятельства заключаются?

– Но Надежда рада тому, что с нами случилось!

– Как и любая другая стерва на ее месте. Это вовсе не улика.

– А то, что Надька с тех времен, когда мы ее из грязи вытаскивали, помнит, что водку из нас пьет только Боряна? Это она! Я еду к ней, – решительно сказал мой друг, не желая больше спорить. – Ты со мной или будешь сидеть дома и кисляк мочить?

Я поехала с ним.

По дороге Дольче рассказал о своей встрече с Алиной. Он позвонил ей и пригласил на прием – Алина чуть не завизжала от счастья. Правда, пригласить ее пришлось в наш разбомбленный Центр, но кабинет Дольче не пострадал, и можно было работать. Он сделал ей стрижку, посоветовал, какой нужен макияж, и запретил носить зеленый цвет. А денег не взял. Сказал, что это подарок от меня.

– Так что с тебя восемь тысяч за стрижку, окраску и укладку и две сверху за консультацию.

– Дырку тебе от бублика… – пообещала я.

Для «Амадея» Надькин бойфренд Сергей Аветисян построил отдельное двухэтажное здание, которое воткнул на углу двух главных магистралей нового спального района Гродина. Печальным недостатком экстерьера было то обстоятельство, что все стекла, покрывавшие фасад здания, были какими-то перекошенными, а отражения давали скособоченные, выгнутые и вогнутые.

– Королевство кривых зеркал, – прокомментировал Дольче, который никогда не упускал случая полюбоваться на свое стройное плечистое отражение и очень злился, если не получал от этого процесса ожидаемого удовлетворения.

– Привет, дорогая, – сказала я, переступив порог кабинета директора.

Наша неверная подруга стояла за спинкой своего кресла со стаканом в руках.

Увидев нас, Надя окаменела. Ее глаза, в общем-то уже слегка заплывшие жирком, стали вдруг просто огромными. Стакан грохнулся на пол.

– А ты нам рада, – заметил Дольче.

Не ожидая приглашения, мы удобно разместились в креслах у журнального столика. Надежда за это время немного пришла в себя, то есть, как это и принято у подобных ей мадамок, она возмутилась:

– Вы какое право имеете врываться ко мне? Вы вообще что на себя берете? Я сейчас же вызову охрану.

– Этого тебе никто не запретит, – согласилась я. – Только мы тогда вызовем милицию.

– Милиция к нам уже приходила.

– Но безрезультатно. А вот на этот раз у нас есть кое-какие улики, которые доказывают, что это от тебя исходят все наши проблемы.

Надька как-то замялась. Она явно что-то скрывала, и в то же время правоохранительные органы ее мало пугали.

– Пусть приходит ваша милиция. И врете вы. Ничего у вас нет на меня. А вот я в суд подам на вас. За угрозы.

Дольче усмехнулся и провел по своему лысому черепу ладонью:

– Раз ты все равно собралась жаловаться, то я дам тебе повод.

Я не успела ничего предпринять, как он подскочил к Надьке, схватил ее за воротник жакета и встряхнул:

– Ты отравила Боряну?

– Отпусти!

Надька завизжала. Трагедия превращалась в фарс.

Спустя секунду в кабинет вломились два амбала – один, как я поняла, был Аветисяном, а второй, скорее всего, его охранником. Охранник бросился на Дольче, и они сцепились. А дружок заорал на меня:

– Вы что тут делаете? Убирайтесь! Я с вами еще разберусь!

Тем временем Дольче прекратил сопротивление, и нас вышвырнули из «Амадея», как паршивых котят.

– Идиот ты, Дольче, какой же ты идиот! – ругалась я, когда мы загрузились в его хищный «опель». – Мы так ничего не добьемся! Надо было хотя бы попытаться поговорить с ней. Она что-то скрывает. Это шито белыми нитками. А что теперь? Нас еще и в суд вызовут! Да нам за хулиганство по году вкатают! Но за тебя-то можно не тревожиться! Ты на зоне королевой будешь…