Начало самодержавия в России - Даниил Альшиц

Вместе с тем Пересветов, как и Сильвестр, призывают царя и вообще властителей к милостивому и справедливому отношению не только к воинникам, но и ко всем подданным. «Аще ли властель еси, не насилуй и не лихоимствуй, но егда приключится власть, покажи правая». Мы видим, что и Сильвестр не без «грозы», и Пересветов не без «милости».

Между силами, соединившимися в политическом компромиссе в конце 40-х гг., шла острая борьба по ряду важнейших социальных вопросов. Сильвестр, как видно из рассмотренных свидетельств, не принадлежал к числу тех, кто тормозил становление нового и тянул назад. Считать его «консерватором» или даже «реакционером» нет оснований. Напротив, есть основания разглядеть в нем политическую фигуру, выражавшую интересы более широкого социального слоя, чем тот, который представлял дворянский публицист Пересветов.

Сильвестр был против рабства — кабального холопства. Он «изодрал» кабальные своих холопов и «попущах» их на свободу. Аргументация Пересветова в пользу освобождения холопов предельно ясна — освобожденные из холопства и кабалы «боецы» вернутся в царское войско и будут наилучшим образом нести военную службу.

У Сильвестра преимущественный объект заботы и внимания иной. Холопы, которых он освободил, и те, кого выкупил «из рабства» у других владельцев и «на свободу попущах», — это не «боецы», вернувшиеся, став свободными, в царские полки. Это горожане, посадские люди. Своего собственного сына — Анфима Сильвестр пристроил не в «храбрые» и «лутчие люди», не на военную службу, а в торговлю, затем испросил для него у царя назначение ведать в казне таможенными сборами.

В письме сыну Анфиму Сильвестр, священнослужитель по профессии, раскрывается и как выходец из определенной социальной среды, усвоивший весь комплекс присущих именно ей взглядов на жизнь. Это зажиточная верхушка городского посада, притом именно новгородского. Нравственные и деловые советы, которые Сильвестр дает сыну, в громадном объеме дополняются содержанием книги, в виде послесловия к которой письмо к сыну и было написано. Книга эта — знаменитый «Домострой» — свод бытовой и нравственной мудрости для городского, посадского человека, складывавшийся в течение долгого времени. Не исключено, что Сильвестр, будучи священником в Новгороде, принимал участие в записи и редактировании данного свода.

Если при оценке практической деятельности и идейных позиций Сильвестра мы будем учитывать и его происхождение из среды новгородского посада, и бесспорную связь его жизненных воззрений с воззрениями этой среды, станет ясным, почему священник Сильвестр, пугавший впечатлительного юношу-царя всевозможными божественными чудесами, являлся вместе с тем поборником рационализма, разумных основ государственного управления. Станет яснее, что могло сближать Сильвестра с его современником — «еретиком» Матвеем Башкиным, «затронутым», как пишет исследователь той эпохи А. А. Зимин, идеями европейского реформационного движения и объективно представлявшим интересы бюргерских кругов.

Близость Сильвестра к интересам зажиточной верхушки посада делает понятной и его борьбу со стяжательством церковников, за секуляризацию монастырских земель и сел.

Популярность нестяжательства в качестве истинно праведного для служителей бога образа жизни возрастала в периоды антифеодальных волнений. Возвышение вслед за Адашевым священника, являющего пример бескорыстного служения православной вере, было также вполне последовательным шагом для создания впечатления о демократизации правления в соответствии с громогласными заверениями царя на Красной площади.

Целый ряд идей Сильвестра вошел в качестве слагаемого в правительственную программу и проправительственную публицистику конца 40-х и 50-х гг. При этом многие из тех идей, которые он высказал, были отнюдь не только его идеями. Одни из них разделялись Макарием или даже принадлежали ему, другие разделялись Адашевым или принадлежали ему, третьи разделялись в то время царем или принадлежали ему. Словом, сочинения и деятельность Сильвестра кроме его собственных взглядов в значительной степени отразили программную сущность и практическую деятельность правительства политического компромисса.

Кто таков «Иванец Пересветов»?

О публицистических сочинениях середины XVI в. и об их предполагаемом авторе — И. С. Пересветове существует огромная литература. Многие ученые отстаивают реальность существования писателя Пересветова. По их убеждению, этот бывалый «воинник», служивший многим королям, приехав на Русь и присмотревшись к существующим здесь порядкам, сменил меч на стило публициста и создал цикл сочинений, в которых доказывал необходимость коренных политических преобразований в стране на пользу таким, как он, «воиыникам» — служилым людям.

Другие исследователи высказывают мнение, что фамилия Пересветов — не что иное, как псевдоним, под которым видные политические деятели бурной эпохи Грозного высказывали свои программные политические взгляды.[21]

Издание сочинений И. Пересветова, подготовленное А. А. Зиминым, усиливает сомнения в том, что все они принадлежат одному лицу. Кому бы, однако, ни принадлежали эти сочинения, несомненна исключительная близость их содержания к программе реформ правительства Адашева — Сильвестра — Ивана IV.

Заметим, что гипотеза о существовании Пересветова — автора всех произведений цикла — придает их изучению известную предвзятость: мешает видеть серьезные различия между ними, и прежде всего различия тех политических позиций, с которых они написаны. Так, в частности, приписываемое Пересветову «Сказание о книгах» дошло до нас в двух редакциях, резко различающихся между собой. «Сказание о книгах» в его первой редакции — произведение церковное. В нем отсутствуют малейшие признаки проблематики, столь характерной для дворянской публицистики середины XVI в. «Сказание о царе Константине» по содержанию несовместимо с повестью Нестора Искандера «О взятии Царьграда», рядом с которой его поместили составители многих «пересветовских» сборников XVII в. В повести Искандера Константин — великий герой. Для Нестора Искандера падение Царьграда объясняется лишь «греховной» природой человечества; он рисует идиллическую картину трогательного единения царя Константина со своими вельможами. В «Сказании о царе Константине», так же как и в «Сказании о Магмете-салтане», вельможи — главные виновники гибели Византии.

Наиболее существенным является вопрос о соотношении «Сказания о Магмете-салтане» и «Большой челобитной» — двух главных произведений, приписываемых Пересветову. Написаны они с различных политических позиций. Если даже допустить, что автором этих произведений является один и тот же человек, придется заключить, что «Большую челобитную» он написал для того, чтобы заменить ею свое прежнее сочинение — «Сказание о Магмете-салтане».

Исследование «Сказания о Магмете-салтане» неизбежно приводит к выводу о близости позиций автора этого произведения к взглядам и к практической деятельности А. Ф. Адашева. Если предположить, что автором «Сказания о Магмете-салтане» является Адашев, получает разгадку тайна его внезапного приближения к Ивану IV и его неограниченного влияния на царя, она получает объяснение в глубоком уме, широких общественных взглядах и литературном таланте выдающегося публициста.

Полное соответствие большинства проектов Пересветова реформам Адашева неоднократно отмечали все исследователи. Основной пафос «Сказания о Магмете-салтане» — критика боярского правления времен малолетства Ивана IV, предложение кардинальных реформ для оздоровления государства и укрепления его могущества, призыв к завоеванию Казани, утверждение самодержавия как единственной формы власти, способной прекратить хаос и произвол вельмож, предотвратить развал государства и провести необходимые реформы — по существу выражает пафос деятельности Адашева. и его соратников в правительстве компромисса. Именно этими идеями насквозь проникнут и «Летописец начала царства», составленный под руководством Адашева, а в некоторых частях и написанный им самим.

Напомним главные пункты проекта реформ, изложенных в «Сказании о Магмете-салтане» и воплощенных правительством Адашева.

Во главе государства царь-самодержец, но не деспот. При нем его «верная дума». Это явная Избранная рада.

Ограничение прав наместников на местах. Регламентация поборов с населения. Кормления по выданному правительством «доходному списку». Наместничество и кормления были практически ликвидированы правительством Адашева к 1556 г.

Создание местного управления. «И по городам у него… десятския установлены и тысящники на лихия люди… на тати… и на ябедники…». То же в царском судебнике 1550 г.: «…да устроил по всем землям старосты, и целовальники, и соцкие, и пятидесяцкие по всем городам».