Игра с джокером (Богомол - 3) - Алексей Биргер

Партнеры просидели ещё часа два, проговаривая все возможные варианты и самые разумные действия Андрея в ответ на тот или иной поворот событий. Вернувшись домой, Андрей огорошил своих - жену Ольгу и трехлетнего Мишутку - известием о его срочном выезде в Самару. Впрочем, Ольга привыкла к таким неожиданностям. Уложив Мишутку, Андрей с Ольгой вместе провели последние часы перед отъездом - так уж у них повелось. Уснуть так и не уснули. Андрей решил, что вполне будет достаточно выспаться в самолете, а Ольга собиралась наверстать, проводив Андрея, с пяти до девяти, пока Мишутка не проснется, а потом во время дневного Мишуткиного сна.

Вот так и получилось, что без пяти пять утра Андрей Хованцев стоял у подъезда, поджидая Федора на крепком ночном морозце. Кроме некоторой суммы в рублях, он забрал с собой кредитные карточки на двадцать тысяч долларов из тех кредитных карточек, которые передала ему Богомол как его долю за участие в срыве аферы Ордынского и которыми ему категорически запретил пользоваться Повар - разве что, иногда и по мелочи. Так что, готовясь пустить эти карточки в дело, Андрей нарушал "пожелание" Повара и рисковал навлечь на себя его нешуточный гнев. Но, казалось ему, он знал, что делает.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Все было так же просто как всегда.

Иногда ей казалось даже скучным, что все эти кобели лишаются разума, стоит попкой перед ними вильнуть. Но это существенно облегчало работу, так что жаловаться не стоило. Хотя раза два ей встречались суровые мужики, которые не сразу клевали на её приманки - и вот с ними борьба была интереснее, здорово было медленно водить перед ними наживкой, придумывать особые крючки и снасти, чтобы в нужный момент резким движением подсечь леску. Вспоминать о таком долгом и трудном поединке, с лисьими уловками и с бросками пантеры, всегда было приятно. Тем более, что она всегда выходила победительницей.

Лишь один мужчина так никогда и не поддался на её уловки - причем тот, кого она вовсе не хотела и не собиралась убивать. Тот, которого ей хотелось ощутить всем телом и в своем теле - невзирая ни на что, невзирая на свою ненависть и отвращение к тому, что называют "любовью". Разве это - любовь? Чисто механический акт соединения, для воспроизведения потомства, по замыслу природы, но человек научился обманывать природу противозачаточными пилюлями и прочими средствами, так что этот акт дрыганья и корчей двух обнаженных тел (при котором в мозгу пробуждаются некие центры удовольствия, словно природа дает конфетку за хорошее поведение и за соответствие её замыслам) становится вообще бессмысленным.

При этом промелькнувшем образе конфетки вспомнилось, как в жаркий день у неё растаяла конфета, убранная в карман белого школьного фартучка, как она увидела проступающее на белой ткани коричневое пятно, и, сунув руку в карман, ощутила нечто растекающееся и липкое, густым месивом остающееся на пальцах.

При этом воспоминании ей стало тем более противно - противно до тошноты.

Да, этот мужчина, который частично презирал её, за её профессию, и за то, какими способами она достигает нужного результата, частично боялся, а частично... да, считал себя неприметным и неказистым, недостойным такой красавицы.

Вот тут он ошибался.

А она ведь действительно красавица. Она поглядела в зеркало, висевшее в тени, у самого балкончика, за которым шумела яркая и веселая улица Барселоны. Эти точеные лицо и фигурка, эти глаза, в которых можно утонуть, как в океане - глаза, подобно океану, менявшие цвет, в зависимости от погоды, от сине-зеленого до стального с редкими проблесками синевы - эти пышные золотистые волосы: даже у героини знаменитой детской сказки Златовласки не было, наверно, таких...

Впрочем, здесь её запомнят как брюнетку. Брюнетку с карими глазами. Нанимая номер в этой гостинице, а потом приехав сюда на свидание, она надела парик и вставила контактные линзы. Пора опять облачаться в этот маскарад, чтобы выйти из номера и бесследно исчезнуть.

В зеркало ей видна была и огромная кровать, на которой застыло волосатое мужское тело. Одна нога свесилась с кровати, голова запрокинулась, рот был открыт. Его "мужское достоинство", обвисшее безвольней и сморщенней мертвого дождевого червя, больше никогда не нальется кровью и не воспрянет с глупой спесью... Впрочем - она достаточно внимательно изучала в свое время медицинскую литературу, посвященную смерти, ведь смерть была её профессией, а в профессии нет мелочей известны случаи, когда при внезапной смерти это мужское "орудие утех" подскакивало и коченело, взведенное не жаром любви, а последней судорогой агонии и страха, и потом другим профессионалам, приводящим мертвые тела в елейный вид, приходилось приложить немало усилий, чтобы этот, будто в насмешку над тщетой позывов плоти воспрявший, столб пристойно покоился, а не выпирал из черных брюк, поднимая черным конусом непрочную ткань и сбивая торжественный настрой похоронного обряда... Ей не очень верилось в это, пока она сама не столкнулась с таким феноменом. В тот раз её очередная жертва должна была умереть от необъяснимой остановки сердца. Она-то считала, что мужик уже достаточно выпил, чтобы вырубиться - он начал пить ещё в кафе, откуда они поехали на квартиру, глотал коньяк стаканами во время "любовных игр", и, когда выдохся, был совсем готов - но он оказался крепче на голову, чем она думала. Видно, привычка к алкоголю сказалась. И, когда она делала ему укол - никаких препаратов, всего лишь шарик воздуха, введенный в вену, через несколько минут шарик воздуха достигает сердца и сердце останавливается, а никаких следов не остается - он вдруг открыл глаза, встрепенулся и попытался её отшвырнуть. Ей пришлось крепко держать его - недолго, всего две-три минуты, что для её тренированных мускулов не составило особого труда, ведь у мужика и сил почти не оставалось, из-за алкогольных паров, блуждавших в его черепе, и истомленности "любовью" - но этих двух-трех минут оказалось достаточно, чтобы, когда она слезла с него, затихшего на измятой постели, она увидела, что от напряжения ужаса и попыток сопротивляться его орудие любви восстало, торчит и не думает опадать.

Это вызвало в ней лишь большее презрение к убитому. Все её жертвы вызывали у неё лишь презрение. Как и нынешняя. Этому покойничку следовало бы лучше соображать. Он скрывался в Испании почти три года - прячась и от "братков", с которыми слишком многого не поделил, и от российских спецслужб, которые имели на него свой зуб. Ему бы сидеть в своем поместье на отшибе и не рыпаться. Но, поняв, что он "интересен" "француженке русского происхождения", которая около десяти лет замужем за испанцем, он раздулся от самодовольства как индюк и полетел на свидание в эту гостиницу, плюнув на всю осторожность и даже не оповестив охрану, куда отправляется... Конечно, она все объяснила ему разумней некуда: муж, мол, ревнив, как бывают ревнивы только испанцы, поэтому и она прибегнет к маскараду, отправляясь в гостиницу, и он не должен её подставлять... Они познакомились в престижном ювелирном салоне, где она позволяла себе такие траты, которая может позволить лишь жена миллионера - и обратилась к нему с вопросом, какое из бриллиантовых колье за семьдесят тысяч долларов ей больше к лицу. Что ж, его голову оценили в триста тысяч, а колье она всегда сумеет продать без большого убытка - "бриллианты вечны". В общем, у него не было никаких оснований сомневаться в том, что она рассказывала о себе. Хотя она бы на его месте усомнилась.

Ей было тем менее его жалко (если предположить, что жалость вообще была ей хоть сколько-то доступна), что здесь, в гостинице, он распустился и охамел так, как может охаметь лишь нувориш, скакнувший "из грязи в князи". Сперва он взирал на неё чуть ли не снизу вверх и таял от счастья, что такая женщина решилась ради него изменить мужу. Но потом из него поперло его нутро - мурло, точнее говоря.

- Скажи мне, у тебя есть какие-нибудь затаенные желания? - спросила она, когда он начал уставать от любовных игрищ, но ещё был полон желания показать ей, какой он "настоящий мужчина".

И он сознался ей в затаенном желании: "знаешь... здорово... интересно было бы попробовать... этот американский президент Клинтон, как он делал это с Моникой с помощью сигары... Ну, то, что всюду расписывают..."

Поскольку он сам курил толстенные дорогущие сигары - чтобы подчеркнуть перед окружающими свое богатство - проблем не возникло. Они разыграли всю сцену, столько раз обсосанную и обмусоленную журналистами всех стран, она извивалась и стонала от наслаждения, когда он вводил в неё сигару, а он прижимал к её ягодицам свой член и исполнял другие штучки, приписываемые оскандалившемуся президенту - словом, она добилась того, чтобы он кончил ещё раз. И вот тут, глотнув ещё грамм двести испанского бренди отличающегося от других бренди своей особой сладостью, которую лично она не переваривала - и блаженно растянувшись на кровати, он сказал: