Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945 - Иван Владимирович Тюленев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день погода продолжала стоять хорошая. Море было спокойное. На его поверхность то и дело выплескивалась рыба, появлялись тюлени. Дядя Егор был в очень хорошем настроении:
– Ну, братва, поезжайте проверять снасть, я уверен, что на снасти сегодня будет рыба. Местечко мы выбрали, видимо, неплохое. Смотрите, сколько выбрасывается рыбы и сколько тюленя на поверхности моря, это первый признак того, что мы встали удачно.
Шлюпки, на которых мы должны были проверять снасть, стояли причаленные к корме. Поэтому мы быстро сбросили в них весла, взяли все необходимое и поплыли к маякам. Одна лодка к одному концу, вторая – к другому. На судне оставались только два человека, дядя Егор и кок. Они наблюдали за нашей работой и особенно за погодой, чтобы в случае опасности подать нам помощь.
Добравшись до брошенного нами маяка, который обозначал место нахождения снасти, мы начали поднимать ее. За старшего на лодке у нас был помощник Бакулина Кирилов. Он так же, как и сам Бакулин, был опытный моряк-рыболов. Я стоял и перебирал снасть около него. Мы уже проверили добрую половину всего участка, но рыбы не было. Наконец, неожиданно Кирилов заговорил тихо, как бы боясь кого напугать:
– Ребята, осторожнее, рыба, и, должно быть, немалая.
Я не понимал, откуда он сделал это заключение. Оказалось, действительно, мы подбирались к попавшейся белуге. Она еще тогда, когда была на дне моря, давала о себе знать, периодически дергая снасть, но это мог почувствовать только Кирилов, поэтому он нас и предупредил.
Белуга была средняя, пудов на пятнадцать-семнадцать. В то время, когда мы подтягивали ее к шлюпке, рыбина была спокойна и только по временам тянула вниз. Чтобы не порвать достаточно крепкий шнур, на крючке которого висела белуга, Кирилов по временам приказывал нам отпустить обратно снасть, и, когда рыба успокаивалась, ее снова подтягивали к шлюпке.
Наконец, когда мы подтянули рыбину совсем близко к шлюпке, Кирилов искусно поддел ее острым багром и подтянул голову к борту. Ударом деревянной колотушки рыба была оглушена. Под жабры через рот ей была поддета веревка. И мы втроем еле втащили ее в шлюпку. Под конец мы обнаружили еще рыбу пуда на три и таким же путем взяли и ее.
Такой улов за один день считался хорошим. Вторая наша шлюпка, проверявшая снасть с другого конца, пришла пустой. Тем не менее вся команда была очень рада началу лова. Мы разделывали пойманную рыбу, резали и рубили ее на куски, солили и складывали в особые чаны, находившиеся на судне. А кок Алексей, выбрав лучший кусок от малой белуги, готовил нам вкусный обед из свежей рыбы.
Весь апрель лов белуги шел хорошо. Было выловлено до 500 пудов рыбы. Однако «Чайка» продолжала стоять в открытом море. Бакулин решил продолжать лов до 1 июня. Но рыба почему-то пропала, как принято выражаться у рыбаков. Редкий раз мы приезжали с уловом, обычно же шлюпки приходили порожние.
Выловив до 25 мая еще до 120 пудов, было решено сняться с якоря и идти домой. Рыбу, выловленную нами, хозяин продавал в Астрахани.
Оставив снасть на Апшеронском полуострове, «Чайка» взяла курс на Петровск-Порт (ныне – Махачкала), а затем резко повернула курс по норд-осту и пошла тем же маршрутом, которым пришла, на 12-футовый рейд и затем на Мумры.
Два с лишним месяца команда не была на берегу. Всем хотелось скорее побывать дома и повидать своих знакомых. Так всегда рыбаки с моря спешат домой, а как только сойдут на берег, через пару дней их тянет какая-то сила обратно… Я знал одного такого рыбака, который очень сильно в море во время шторма болел морской болезнью. И как только начинался шторм, он говорил: в море ходит только тот, кто отца и мать не почитает, в море нужно посылать людей в наказание, и чего он только не говорил. Он клялся, давал зарок, что как только доберется до берега, то уж больше никогда в море не пойдет. В действительности же этот товарищ, не успев сойти на берег и прожить здесь несколько дней, начинал тосковать по морю и, конечно, вновь нанимался на судно.
Хозяин встретил нас на главном банке. Он был доволен уловом. Несомненно, мы ему заработали не одну тысячу рублей чистой прибыли. Для быстрой реализации улова хозяин без захода в Мумры причалил «Чайку» к попутному буксирному пароходу, который потянул нас в Астрахань прямым путем. В Астрахани на Форфосенских промыслах мы сдали рыбу и своим ходом через сутки пришли в Мумры, где снова стали готовиться к осенней путине для лова той же белуги и в тех же местах.
В поселке за наше отсутствие нового ничего не произошло. Лов в протоках был средний, но цены на рыбу все падали, и их заработок не превышал моего. Решили, что я снова останусь на осеннюю путину у Новикова, а брат будет продолжать работать вместе с Елкиными.
Еще не кончился запрет на лов, как мы ушли на том же судне «Чайка» снова под белугу за Апшеронский полуостров. Некоторые изменения произошли у нас в составе команды. Вместо Захарова и Семенова в команду пришли два калмыка родом из астраханских степей. Они были неплохие рыбаки, очень трудолюбивые. Одного звали Горайка, другого Дугайка. Они сносно говорили по-русски. Я впервые встретился с товарищами этой национальности.
В часы досуга, когда шли в открытое море и стояли на стоянке во время лова, мы часто беседовали на разные темы. Горайка очень любил говорить про своего бога Будду. Он мне всегда доказывал, что калмыцкий бог – двоюродный брат нашего русского бога.
– Почему же двоюродный брат? – спрашивал я его.
– Да потому, что они очень сильно друг друга любят.
– Раз так, – говорил я ему, – тогда они, видимо, родные братья.
– Нет, – повторял он на ломаном русском языке, – они двоюродный брат.
– Ну хорошо, – соглашался я, – почему же они не живут вместе?
– Они раньше вместе жили, но ваш бог однажды говорит нашему богу, давай делиться, земли у нас много, сколько хочешь бери. Наш бог согласился. Он сказал, я беру столько и там землю, где брошу ремешок. А ремешков
