Любовь вне игры. История одного политического самоубийства - Ирина Хакамада

– Кто? Он? Молодой человек из мира роскошных образов современности? Дорогая, все это очень здорово, что ты говоришь, но ты вообще отдаешь себе отчет в происходящем?! Хочешь узнать мнение эксперта?

– В чем? Во взаимоотношениях полов? – наигранно фыркнула она.

– В политике, Мария, в политике. И немножечко – в жизни. Если, конечно, ты не считаешь, что я совсем дурак…

– Нет, я так не считаю. Давай. Выкладывай. Я послушаю…

– Он тебя использует. Это понятно. Все, что ему нужно, – твое имя. Он будет светиться с тобой, где только возможно. Это повысит его какой-то там гламурный статус. Но очень отрицательно скажется на твоем…

Люди мыслят штампами. Даже очень умные люди. И бредовый монолог Андрея – лишнее тому подтверждение.

Кого удивил бы сегодня такой расклад: он – сорока двух лет, ей – немного за тридцать… Никого! Шестидесятилетние «папики» пестуют восемнадцатилетних девочек. Один приятель Марии как-то высказался: женщины делятся на две возрастные группы – до двадцати и все остальные… И ничего. Привычная норма. Общество не возмущается.

Иное дело – женщина. Как это все достало!

– Да что это такое! – Мария взорвалась. – Кому какое дело до моей жизни?! Ты категорически отказываешь всем в нормальных чувствах ко мне? Ты думаешь, любви – ее вообще нет? Какое ты имеешь право так говорить о человеке, которого совсем не знаешь? Мне с ним интересно! Он другой, понимаешь? В нашем мире вы все – словно солдаты в униформе… Одна фраза, а дальше за любого из вас я могу сказать все остальное. А он другой! Неожиданный, сложный и поэтому – классный! Если даже, будь по-твоему, он циничен, то его цинизм, по крайней мере, выглядит привлекательным…

– Стоп! – перебил Андрей. – С тобой все ясно. Не ясно другое: зачем ты его идеализируешь?.. Сама же говоришь – он дизайнер. Известный дизайнер – значит, из гламура. Откуда тут взяться сложности? Ты же не наивная девочка. Ты – политик.

– А я буду его идеализировать! – выпалила она. – Потому что если вас, мужчин, не идеализировать, то после двадцати можно повеситься! А я не только политик, я – женщина. И вешаться не собираюсь!

Мария нажала отбой и швырнула на диван трубку.

Автомобиль с частными номерами проехал ворота госдачи. Проверка документов и десяток дежурных вопросов нисколько не смутили водителя. Женщина на переднем сиденье заметно нервничала. Ей было неловко. Эти охранники всегда вводили ее в состояние короткого ступора, как будто всегда что-то в ней подозревали, в чем лучше признаться сразу. Плюс неудобно было по отношению к Василию – уж очень долго они проверяли его документы. Ох, зря она так отчаянно решилась на встречу здесь!

– Здесь живет часть правительства, депутаты, от этого все так строго, – пояснила она. – Зря мы сюда приехали, да еще на вашей машине… Я предложила, а вы сразу согласились. Безумие какое-то!

– Да в гробу я их видел и раньше, и сейчас! – Василий равнодушно пожал плечами. – А поехали правильно…

Она заинтересованно посмотрела на водителя: что значит «правильно»?

– Вы не понимаете… Для меня это – жутко интересно. Женщина-политик и ее государственная дача. Всякие ФСБ, ФСО, МЧС, МВД вокруг. Ну, в общем, круто. Политический мир, одним словом. От этого стоит. Не надо париться – все о’кей.

Привычно иронизируя, Василий быстро, одним щелчком, убирал в ней надоевшие комплексы. Создавал позитивное настроение в любой ситуации – даже такой противной, как сейчас.

– Я здесь редко бываю. Чаще всего, когда надо поработать в тишине, отключиться от города. – Она бессознательно продолжала открещиваться от всего, что, по ее мнению, стояло между ними. Один страх сменился другим: – А что мы будем делать?

– Как – что? – театрально изумился он. – Чаю попьем! Это уже входит в традицию… Вы приглашаете меня попить чаю в «Метрополь», теперь – на дачу…

– Точно!

Пригласила на чай… С преодолением препятствий в виде нескольких километров шоссе. Да еще на государственную, охраняемую ФСБ дачу с прослушками! «Боже мой! Что я делаю? Ой, да ладно, будь что будет, – улыбнулась она. – В конце концов, я свободный человек. Пошли они все – я имею право на счастье…»

С явным удовольствием попивая чай, они сидели на диване перед работающим телевизором. Василий с любопытством оглядывался вокруг, задавая кучу вопросов. В полумраке мрачновато проглядывалась югославская стенка семидесятых годов, на облупившемся подоконнике – горшки с фикусами, лакированный блестящий журнальный стол завален газетами, в буфетной стойке нагромоздился советский хрусталь и посуда с государственными штампами.

– С ума сойти! Это все – из какого-то лохматого прошлого! Ничего не изменилось! На власть время действительно не воздействует… А кто здесь раньше жил?

– Вице-премьер по социальным вопросам…

– И он здесь ничего не менял? – Василий вскинул брови. – Как и вы?

– А зачем? Все отберут, причем мгновенно, как только потеряешь пост… Это, считайте, пафосное общежитие.

– А постельное белье тоже со штампами? Такое, твердое, поставишь – стоит, после прачечной…

– Да.

– Круто нереально… Ну хоть белье могли свое привезти?

– Нет настроения… Совсем нет. Чистота номенклатурного стиля помогает не привыкать к власти: казенное так казенное… Кончилось так кончилось. Легче расстаться и забыть. Дача – всего лишь второй кабинет для выполнения должностных функций. Это не родной дом. Так зачем же ее заселять своим, родным? Пусть живет отдельно…

За разговором Мария не заметила, как Василий оказался совсем рядом. Он притянул ее к себе. Осторожно, словно боясь вспугнуть что-то мимолетное, медленно поцеловал в губы. Неуверенно обнял. Не стал спешить что-то расстегивать. Перебирая ее волосы, уткнулся губами в шею. Привыкал. Мария вдруг почувствовала, как его колотит от волнения.

И от этой искренней, почти юношеской неуверенности она неожиданно успокоилась. Почувствовав странную легкость, пошла навстречу его объятиям и поцелуям.

Они раздевали друг друга – где-то умело, где-то не очень. Но все это было уже не важно… И в тот момент, когда, полуодетые, они уже были готовы ко всему, раздался ужасающий стук.

Молниеносно скатившись на пол, Василий прошептал:

– Что? Что это? Кто-то стучит в дверь?

Мария не двинулась с места. Застыла на диване, наблюдая, как отточенно-быстрым движением он справляется с застежкой джинсов. Спокойно ответила:

– Это телевизор – вещание прекратилось. Стучит заставка. Очень поздно, все кончилось…

Она и сама не знала, к чему в большей степени относилось ее «все кончилось» – к программам передач или к сегодняшнему вечеру. Все так внезапно и обидно оборвалось. Она протянула руку за лежащей на полу рубашкой.