Любовь вне игры. История одного политического самоубийства - Ирина Хакамада

Еле дождавшись Василия у выхода, вытащила его из душного зала на улицу.

– Ты с ума сошел! Такое сказать? Публично?

– Знаешь, это легко – объясниться в любви перед всем миром, когда мужчине хочется… А вот объясниться в любви, когда это действительно нужно, – вот в чем проблема… Всегда есть время, чтобы говорить слова. А для поступков времени чаще всего очень мало…

«Интересно, что он тогда имел в виду? – подумала она, но ход воспоминаний был прерван: машина плавно свернула с дороги. – И кстати: почему все-таки бензоколонка?»

Ответ на последний вопрос Мария получила сразу, едва переступила порог кафешки. Мягкий аромат ванили уютно обнял ее. Смешиваясь с запахом свежей выпечки, он дарил ощущение попадания в некое идеальное детство. Идеальное – потому что в том, настоящем детстве, может, никогда и не было аппетитных булочек с ванилью. Но именно с этим запахом его всегда хотелось ассоциировать.

Модная девушка в джинсах и майке, словно вышедшая из кадров проходного голливудского кино, вытаскивала подносы, полные горячих булочек.

– Мария, тебе кофе какой?

– Я буду… м-м-м… двойной эспрессо… И чуть молока.

Она осторожно села в плетеное кресло, чтобы не расплескать ощущений. Василий поставил на столик дымящиеся чашки. Справа на по-домашнему уютной полке лежала стопка журналов… Он перехватил ее заинтересованный взгляд:

– Да, они распакованы… их можно купить, а можно читать за чашечкой кофе. Бесплатно. Бери любые, листай. Тебе какой больше нравится? Вот, есть «Экономист». Хочешь? А я… а я хочу «GQ»…

Василий увлекся журналом. Попивал кофе. И почему-то перестал «гудеть». Ничего не рассказывал, не развлекал. Стал трогательно-домашним в абсолютно не домашней обстановке. Мария сидела рядом, с упоением поедая теплую булочку с ванилью. Делала вид, что тоже читает, и вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится эта почти семейная сцена: молчаливый Василий, кофе вдвоем.

Ей представилось, что они у себя дома. Это получилось легко – ведь они впервые оказались не на модной тусовке или в ресторане, не у нее на даче и не в его мастерской, где так или иначе, но ощущалось наличие у каждого своей жизни. Они впервые попали туда, где никто не обращал на них внимания, где ничто из прошлого или настоящего не могло потревожить, где кто-то заходил, выходил, торопился, и из-за краткости мелькающих кадров люди исчезли вовсе.

Мария и Василий оказались одни, застрявшие во времени и пространстве, защищенные со всех сторон, как коконом, взаимной нежностью. И время – замерло. Ушли на второй план суета прошлого и мечты о будущем. Как будто два человека ненадолго оказались в центре неподвижной точки тайфуна.

«Что-то случилось… Он угадал. Настроение, желания, мысли. Наступило что-то большее… – мелькало в ее голове. – Может, это любовь… Как он сказал? Любовь – не роман?..»

– А правда существует, я слышала, глаз тайфуна? Неподвижная точка внутри него…

– Да, верно. Главное – не двигаться… Тогда можно переждать и даже спастись. А почему ты спрашиваешь?

– Да так…

Часть III

Зеркало

Знаете, человек смотрит на себя – вольно или невольно – как на героя какого-то романа или кинофильма, где он – в кадре. И мой заскок – на заднем плане должна быть Венеция…

Год назад

Глава 1

– В своем представлении о современном искусстве я отказываюсь как от соцреализма, так и от принципов авангардизма, презирающего реальность. – В слепящем свете софита терялись очертания телекамер и посетивших выставку гостей. – Искусство – не отражение жизни. Современное искусство – это и есть жизнь, хотя и параллельная… Некое зазеркалье…

Василий усмехнулся: «зазеркалье» – любимое слово Марии. Если бы стоящая рядом жена, чье присутствие ощущалось им сегодня, как что-то показательно-обязательное, улавливала новые словечки, с каждым днем ему все труднее становилось бы проходить семейный контроль. Лексика как признак адюльтера – что может быть идиотичнее и в то же время реальнее…

– То есть? – услышал он вопрос журналиста. – Объясните, что значит параллельная жизнь как искусство…

Собрался с мыслями:

– В жизни человек не занимается тем, что отдельно слышит, видит, ощущает… Все чувства работают одновременно. Искусство же разделено на живопись – видеть, музыку – слышать, кино – видеть и слышать, парфюмерию – слышать запахи и эротику – ощущать. В двадцать первом веке возникает желание все соединить, и я попытался объединить запахи, музыку, кино, живопись, фотографию, предметы дизайна в единое целое – жизнь, такую же богатую всеми ощущениями, как и реальность. Только это – другая реальность. Реальность моего воображения…

– Грандиозно! – Василий и сам чувствовал, что речь удалась. – А мотив? Вы в этом мире – бог?

– Я не задумывался, – рассмеялся он. – Я на свой лад, как Тонино Гуэрра с Феллини в «Амаркорде»: изгоняю реальность, населяя мир своими образами…

– Спасибо, это интервью для Первого канала…

– Спасибо вам. Рад, что вам это интересно…

Наконец софиты погасли. Журналисты разбрелись по необъятным площадям его персональной выставки. Огромные помещения старой фабрики, переоборудованные под выставочные залы, вместили всю продвинутую тусовку.

Успех? Да, успех! Василий читал это по лицам знакомых, по рукопожатиям поклонников, по особенной манере смеяться своей жены. Но чувство не то опустошения, не то разочарования – с чего? вот ведь оно: стопроцентно успешная выставка, прямое интервью Первому каналу, журналисты, вся Москва, восторженные взгляды, собственное удовлетворение от работы – с каждой минутой все сильнее наполняло его.

Пожатие руки:

– Привет, спасибо за приглашение…

– Привет-привет! Спасибо, что навестил…

Еще одно пожатие с одновременным похлопыванием по плечу:

– Все хорошо. Успех полный! Только… ты чем-то расстроен?

– Нет, что ты! Ну, как тебе сказать… звучит банально, но на вершине всегда хочется умереть. То ли от одиночества, то ли оттого, что больше некуда стремиться…

– Не грусти. Вот есть некоторые, они не страдают. Тут один модный фотограф, не помню, как зовут, ну, он еще начал фотографии чем-то замазывать, и дело пошло… Так вот, пригласил на день рождения, тридцать лет. Завтра все рвут туда. Он арендовал церковь! Ну, разумеется, выпивка там, закуска… А потом оркестр сыграет «Реквием» Моцарта. Сильно. Пойдешь?..

– Вы что, с ума сошли? – Раздражение и разочарование, кипевшие внутри, медленно выходили наружу. – Чума просто! В храме есть, пить и там же Моцарт – все смешалось… При чем тут «Реквием» и тридцатилетие? Мы на каком свете?! Совсем от бабок башню снесло! Мало того что безвкусно, так еще и с претензией…