В джунглях Амазонки. - Эльгот Лендж

Лодка, нагруженная каучуком, быстро двигалась по темной реке. Мы курили трубки и энергично гребли. Через некоторое время обогнули мыс, где огромные деревья, покрытые орхидеями и другими паразитными растениями, опускали свои ветви до самой воды. Слышен был только зловещий крик ночной совы — «матери луны», как называют ее индейцы. За исключением этих звуков и плеска воды от весел, ничто не нарушало тишину ночи.

Я собирался закурить вторую трубку, как мне указали на большой темный предмет, лежавший неподалеку от нас на песчаной отмели, освещенной луной.

Кто-то прошептал: — Сукуруху!

Это слово означает удав.

Сердце заколотилось у меня в груди при мысли, что передо мной — владыка болот, огромное молчаливое чудовище реки, о котором так много было написано, но которого лишь немногим удалось видеть в его логовище.

Причалив лодку к берегу, мы вышли и двинулись вперед гуськом. На илистой отмели, наполовину скрытой сухими ветвями, я увидел какую-то конусообразную массу, футов в семь вышиной. Из под нее высовывалась шея и голова змеи, и маленькие блестящие глаза были прямо устремлены на нас. Мы остановились на расстоянии пятнадцати футов от чудовища и посмотрели друг на друга. Я чувствовал себя как бы гипнотизированным и не был в состоянии не только сделать хотя бы один шаг вперед, но даже не мог думать или действовать по собственной воле.

Змея все еще не двигалась, но при ярком лунном свете я мог видеть, как туловище ее вытягивалось и сокращалось при дыхании; желтые глаза, казалось, испускали фосфорический свет. Мы стояли, словно окаменелые, в то время как огромное молчаливое чудовище смотрело на нас. Моя правая рука скользнула к кобуре автоматического револьвера и медленно открыла предохранитель. Я сделал усилие и повернул глаза на моих спутников, чтобы освободиться от гипноза змеи. Потом выстрелил в упор в голову змеи, выпустив всю обойму. Спутники мои немедленно пробудились от гипноза и в свою очередь выстрелили из винчестеров в огромную голову, которая теперь высоко поднялась над нами с громким предсмертным шипением.

Наши крики эхом прокатились по лесу. Змея развернулась и, извиваясь от боли, сделала попытку поползти к воде. Мы уже освободились от гнетущего чувства оцепенения, но старались держаться на почтительном расстоянии от барахтавшейся змеи и от могучих ударов ее хвоста, которые убили бы человека на месте.

Через полчаса судорожные подергивания начали слабеть, но мы не осмелились приблизиться к чудовищу, даже когда туловище перестало биться и голова беспомощно погрузилась в воду. Было решено остаться на этом месте всю ночь и провести здесь и следующий день, так как мне хотелось снять со змеи кожу и повезти этот трофей домой, в Соединенные Штаты. Мы поднялись выше на берег, развели у кустарника костер, привязали наши гамаки к деревьям и крепко заснули в нескольких ярдах от умирающего левиафана.

Поднявшись до восхода солнца и выпив на скорую руку кофе, мы сбежали вниз взглянуть на змею. Она была мертва, и немудрено, так как голова ее была буквально разможжена. Мы принялись за работу, вытягивая огромное туловище на песчаной отмели.

Удивительную картину представляла на фоне непроходимых джунглей эта гигантская змея. Я принялся ее измерять. Оказалось, что длина змеи равнялась 672 дюймам, или 56 футам. Толщина туловища достигала 2 футов.

Цифры эти являются результатом тщательного измерения. Я проверил их, измерив вторично от хвоста к носу, чтобы избежать возможных ошибок, а затем попросил индейцев измерить по их способу; результат их измерений подтвердил правильность приведенных выше цифр.

Затем мы приступили к снятию кожи, что было нелегко под палящим солнцем, припекавшим нам спины. Большие стаи ястребов, почуяв труп, кружились над головами в ожидании своей доли. Каждому было поручено снять кожу с определенной части змеи, и мы дружно работали, вооруженные мачете и деревянной дубиной. Змею положили на живот и разрезали ее во всю длину вдоль позвоночника; кожа на животе была такая твердая, что с трудом поддавалась ножу. К двум часам закончили работу и выбросили труп в реку, где на него немедленно накинулись вездесущие пирайи и аллигаторы.

Мы перевезли кожу в поселок, где я препарировал ее мышьяковым мылом и упаковал в ящик, чтобы впоследствии взять с собой в Нью-Йорк. В высушенном виде кожа имела 54 фута 8 дюймов в длину и 5 футов 1 дюйм в ширину.

Не надо удивляться, что я уделил так много внимания пресмыкающимся Амазонской области: эти животные играют большую роль в повседневной жизни добывателя каучука, а потому умолчать о них невозможно. Описание жизни амазонских джунглей без описания пресмыкающихся было бы, несомненно, неполно.

Много странного и жуткого таится в глубине джунглей. Я уже упоминал «о матери луны», как называют индейцы лесную сову. Она обитает в старых дуплистых деревьях в глубине зарослей, далеко от берега реки, и вылетает из гнезда только в тихие лунные ночи, наводя тоску своей унылой меланхолической песней. Эта песня состоит из четырех нот в мажорном тоне; затем наступает короткая пауза, длящаяся лишь несколько секунд, за которой следуют другие четыре ноты в соответствующем минорном тоне. Немного погодя слышатся последние две ноты в минорном тоне, и потом все стихает.

Когда одинокий путник, сидя в гамаке у костра или плывя в лодке по реке, философствует над сложными проблемами жизни, его мрачным мыслям аккомпанирует зловещий крик «матери луны», от которого волосы шевелятся на голове. При первых четырех нотах путник испуганно прислушивается, думая, что какое-то человеческое существо, попавшее в беду, жалобно зовет на помощь, но зовет с такою тоской, будто у него не осталось никакой надежды на спасение. Прислушиваясь дальше, путник услышит четыре последующие меланхолические ноты, звучащие как предсмертные муки, а финальные две ноты после короткого интервала кажутся рыданиями страдальца, испускающего свой последний вздох. Эта песня так тосклива и безотрадна, что даже при воспоминании о ней сжимается сердце, и тот, кто ее раз слышал, с радостью отдаст все, чтобы только не слышать больше этого терзающего душу рыдания.

*

Как-то раз я посетил жилище одного добывателя каучука, жившего на крайнем конце плантации. Меня ожидал сюрприз. Я думал увидеть хижину обыкновенного типа, стоящую на сваях, но вместо этого нашел дом, построенный среди ветвей дерева, на высоте двадцати футов над уровнем земли. Я начал карабкаться по расшатанной лесенке, ведущей к дверям хижины. На полдороге знакомый звук коснулся моих ушей. Войдя, наконец, в хижину и обменявшись приветствиями с хозяином дома, я понял, откуда исходил звук: я увидел женщину-индианку, сидевшую за швейной машиной и занятую шитьем мужской рубашки. Какое путешествие совершила эта швейная машина прежде, чем, наконец, попала из Нью-Йорка на верхушку дерева в амазонских джунглях!