И сгинет все в огне - Андрей Шварц

Сердце колотится о ребра. Кровь бурлит по венам. Руки скользят к столу и хватают зазубренный нож. Я не собираюсь применять к нему магию. Нет, это было бы слишком быстро, слишком легко. Я хочу вонзить лезвие прямо в его грудь и смотреть, как он истекает кровью. Я хочу смотреть ему в глаза, когда он умирает, и прошептать ему на ухо свое имя.

Уже в двадцати пяти футах. Двадцати. Пятнадцати. Я делаю шаг за шагом, приближаясь все ближе. Никто меня не замечает. Все взгляды устремлены вперед, на него, убийцу. Я больше не человек, не сейчас. Я – стрела, выпущенная из лука десять лет назад, несущаяся к своей неизбежной цели. Я умру здесь, я знаю это. Но я умру с чувством удовлетворения.

Директор Магнус Абердин до сих пор не заметил меня. Он повернулся в сторону, к балкону с другими профессорами, подняв руку, сияя в лучах их подхалимства. Его глаза мерцают, борода изогнулась в теплой улыбке. Он понятия не имеет о тени, которая надвигается на него, которая вот-вот его прикончит, вот-вот утопит эту улыбку в потоке крови.

Десять футов. Вот и все. Я переворачиваю нож в руке, удерживая его острие. У меня перехватывает дыхание. Голова Магнуса поворачивается ко мне, совсем чуть-чуть, его серые глаза наконец видят меня, слегка расширяясь в подозрении. Я заношу руку и…

Кто-то со всей силы налетает на меня сбоку, и я падаю на пол банкетного зала. Запястье ударяется о мрамор, а нож выскальзывает из руки, залетая под стол. В комнате воцаряется тишина, все головы поворачиваются в нашу сторону. Что-то холодное, мокрое и красное льется на меня, впитываясь в платье. Кровь? Нет. Вино. Я инстинктивно отскакиваю назад и вижу налетевшего на меня человека, в ужасе смотрящего на меня. Янтарные глаза. Черные как смоль волосы. Смиренная служанка, Марлена.

– Мне так жаль, миледи! – говорит она, лихорадочно вытирая мое платье тканью. – Я… Я просто подавала вино… Я не заметила, как вы подошли… – Меня как будто разбудили ото сна, как будто вытащили из морских глубин назад на поверхность. Мир мгновенно возвращается: запахи праздника, танцы огней наверху и голоса, так много голосов, болтающих, шепчущих, смеющихся. Я чувствую пронизывающий жар тысячи глаз, когда каждый в комнате смотрит на меня, и та уверенность, которую я чувствовала всего секунду назад, превращается в холодный ужас. Я разоблачена. Поймана. Уязвима.

Но все внимание сосредоточено не на мне.

– Девчонка! – рявкает директор Абердин. – Смотри, куда идешь! Ты только что испортила платье этой юной леди!

– Простите меня, господин директор! – в ужасе умоляет Марлена. – Это больше не повторится. Обещаю.

Я не знаю, что делать. Все происходит слишком быстро. Нож по-прежнему лежит там, всего в нескольких футах от меня. Я могла бы схватить его и довести дело до конца, подскочить и вонзить его в грудь директора. Даже когда все смотрят, они не смогли бы остановить меня вовремя. Но я не могу отвести взгляд от Марлены, от ужаса в ее глазах, от того, как дрожат ее руки, когда касаются моего платья, того, как ее тонкая ключица поднимается и опускается с каждым вздохом. Теперь она тоже часть этого. Если я нанесу удар, все решат, что она была в этом замешана, чтобы отвлечь внимание. Ее будут пытать. Убьют. Возможно, и всю ее семью тоже. И это будет моя вина.

Я не могу на это пойти.

– Смотритель Тимс, – рычит директор, и угрюмый бородатый мужчина с парома, тот, кто потребовал показать мою метку, выходит вперед. – Будьте добры, проследите, чтобы эта Смиренная была должным образом наказана. Десять ударов плетью.

Мужчина, Смотритель Тимс, ухмыляется кривозубой улыбкой.

– С удовольствием, – говорит он, шагая вперед, чтобы рывком поднять тяжело дышащую Марлену на ноги.

Нет. Так не пойдет. Я поднимаюсь с места.

– Прошу прощения, директор, но это моя вина, а не ее, – говорю я и слышу странный шепот, пробегающий по комнате. – Я была неосторожна. Это я столкнулась с ней. Пощадите девушку.

Директор Абердин смотрит на меня, видя меня, по-настоящему видя в первый раз. Его серые глаза-бусинки встречаются с моими, внимательно меня изучают. Мог ли он каким-то образом меня узнать?

Нет. Он отводит взгляд и скучающе пожимает плечами.

– Хорошо. Пять ударов плетью, – говорит он. – Теперь можем продолжить банкет? – Он широко, приветливо улыбается, и комната снова без усилий принадлежит ему. – Полагаю, мне нужно произнести вдохновляющую речь!

Все смеются оглушительным ревом. Я едва могу дышать. Даже когда толпа поворачивается к Абердину, когда он начинает свою большую приветственную речь, я по-прежнему чувствую на себе взгляды: Фил, покрасневшей от смущения за меня; Марлены, благодарной, даже когда Тимс утаскивает ее прочь. А за столом прямо рядом со мной сам Мариус Мэдисон, стреляющий в меня улыбкой, в которой читается «Я-же-говорил».

Я не знаю, что делать. Но знаю, что больше не могу здесь оставаться, с этими людьми, в такой обстановке. Нет, если я хочу сохранить миссию. Если я хочу сохранить себя.

Я бросаюсь прочь между столами к паре стеклянных дверей в западном конце зала. Я протискиваюсь сквозь них и выхожу на балкон, представляющий собой изогнутый выступ с богато украшенными перилами и видом на леса к востоку от школы. Холодный ночной воздух омывает меня, как ливень, я вдыхаю и, кажется, впервые дышу с того момента, как увидела лицо Абердина.

Он жив. Как? Как это возможно? Он был в доме, когда сработали обереги отца. Он умирал, крича, сгорая, я знаю это, я знаю это…

И все же вот он, живее всех живых.

Получается, он как-то защитился. И выбрался оттуда. Все это время он был жив и в целости и сохранности находился в этих стенах, становясь все сильнее. Пока мы с Серой голодали, истекали кровью и сражались, пока наши родители лежали в земле, он был жив, пил лучшие вина, ел на банкетах, произносил воодушевляющие речи, купаясь в похвале и восхищении. Когда я потеряла все, все, что у меня было, он был жив!

Мне хочется кричать, плакать, с корнем сорвать перила и швырнуть их на деревья внизу. Я хочу вырывать кирпичи из стен, потопить этот остров в море, поджечь весь мир. Я хочу…

– Перебрала с выпивкой? – спрашивает голос позади.

Я поворачиваюсь. Там стоит, прислонившись спиной к дверному косяку и согнув колено, тот парень из банкетного зала, принц. Он держит в своей широкой ладони маленькую чашу, с удивлением наблюдая за мной. Меньше всего мне сейчас хочется разговаривать с незнакомцем, но я и так уже вызвала достаточно подозрений, и становится ясно, что побыть наедине с собой уже не выйдет. Я со вздохом беру себя в руки. И становлюсь