Падение Берлина, 1945 - Бивор Энтони

Те, кто покидал Восточную Пруссию на поезде, оказались отнюдь не в лучшем положении. 20 января на станцию Штольп прибыл состав грузовых вагонов, буквально переполненный беженцами. Вид у людей был страшным. Одетые не по-зимнему, некоторые просто в лохмотья, они тряслись от холода. Лица у всех были серыми{124}. Немногие из беженцев могли теперь самостоятельно встать и выбраться из вагона. Никто не разговаривал. Из вагонов стали вынимать маленькие продолговатые кулечки и складывать прямо на платформе. Это были грудные младенцы, замерзшие в вагоне. Среди ужасающей тишины раздался громкий вопль матери, которая никак не могла расстаться со своим умершим ребенком. Людей охватила паника. Один свидетель этих событий вспоминал, что никогда прежде не видел такого горя и страдания.

Спустя неделю мороз еще более усилился. По ночам температура колебалась от минус десяти до минус тридцати градусов по Цельсию. Дополнительно к этому выпало еще полметра снега, что сделало многие дороги практически непроходимыми даже для танков. Тем не менее количество бегущих от русского наступления немцев постоянно росло. Советские войска быстро приближались к столице Силезии, городу Бреслау, который Гитлер объявил очередной "крепостью", и ее необходимо было оборонять до самого последнего человека. Но вскоре громкоговорители на улицах оповестили жителей, что они должны покинуть Бреслау так быстро, как только возможно. Беженцы устремились на вокзал, где давили друг друга в надежде занять свободное место в вагоне. Об эвакуации больных и раненых теперь никто и не думал. Им раздали по гранате, которой необходимо было взорвать себя и хотя бы одного русского. Поезда на запад шли медленно. Путь, который обычно занимал всего три часа, теперь мог продлиться почти сутки{125}.

Ильзе, сестра Евы Браун, жила в Бреслау и была одной из тех беженок, которые покинули город на поезде. На вокзале в Берлине она вышла из правительственного вагона и отправилась в отель "Адлон", где в то время располагались апартаменты Евы. Вечером обе сестры присутствовали на ужине в рейхсканцелярии. Ева, которая даже не подозревала, какие ужасы теперь творятся на Востоке, повела поначалу разговор в таком духе, будто Ильзе вернулась из краткосрочного отпуска. Последняя не могла сдержать себя. Она стала рассказывать о том, как беженцы покидали родные дома и шли по глубокому снегу, спасаясь от врага. Ильзе была настолько злой, что обвинила во всех бедах самого Гитлера. Ева была шокирована этим признанием. Кому она могла рассказать о свидетельствах своей сестры, о том, как люди в действительности относятся к Гитлеру? К тому же фюрер настолько добр и любезен с ней, что даже позволил жить в своей резиденции в Бергхофе. Теперь она готова была идти за ним в огонь и в воду{126}.

По официальной нацистской статистике, на 29 января 1945 года около четырех миллионов немцев покинули свои дома и устремились в центр Германии{127}. Но данные были явно преуменьшенными. Через две недели эта цифра увеличилась до семи миллионов{128}, а к 19 февраля - до восьми миллионов трехсот пятидесяти тысяч человек{129}. К концу января порядка сорока - пятидесяти тысяч немцев ежедневно прибывали в Берлин на поезде. Но столица рейха была им совсем не рада. Вокзал на Фридрихштрассе стал "транзитом германских судеб"{130}, как писал свидетель тех событий. Аморфные массы людей сходили на платформу. Они были настолько подавлены своим горем, что даже не замечали расклеенные повсюду объявления: "Собакам и евреям пользоваться эскалатором категорически запрещается!"{131} Сотрудники Красного Креста вынуждены были принимать энергичные меры, чтобы как можно скорее убрать беженцев с Анхальтского вокзала. Ответственные работники, опасаясь, что беженцы привезут с собой различные инфекционные заболевания, направляли составы вокруг Берлина{132}. Принимались меры к недопущению распространения дизентерии, тифа, дифтерии и других инфекций.

Примечательным является пример с организацией помощи беженцам в Данциге. 8 февраля было объявлено, что в городе находится от тридцати пяти до сорока пяти тысяч беженцев, но следует ожидать четыреста тысяч. Всего два дня спустя официальные лица обнаружили, что в Данциг уже прибыло четыреста тысяч человек, и было неясно, что с ними делать. Беженцы расплачивались за нежелание фюрера признать реальное положение дел. Нацистские чиновники решили организовать нечто вроде шоу, приказав бомбардировщикам сбрасывать грузы с припасами в районы движения колонн с беженцами. Однако те же партийные деятели сразу же стали жаловаться, что самолетам и так не хватает горючего для ведения боевых действий.

Вокруг Данцига начали было организовывать пункты снабжения продовольствием, но их вскоре разграбили солдаты немецких воинских частей, которых самих держали на голодном пайке. Наиболее критическая ситуация с беженцами сложилась в Восточной Пруссии, к берегам которой первый транспортный корабль пришвартовался лишь 27 января. Суда с продовольствием для населения пришли и вовсе только в начале февраля. Естественно, что местные жители и беженцы оказались в отчаянном положении. Попытки снабжать их по воздуху окончились также безрезультатно. Первый же транспортный самолет с двумя тоннами сухого молока на борту был сбит советской авиацией.

Фронты Черняховского и Рокоссовского прижали остатки трех немецких армий, действовавших в Восточной Пруссии, к самому морю. Левофланговые армии Рокоссовского занимали одну за другой старые тевтонские крепости на восточном берегу Вислы и овладели городом Мариенбургом. Германская армия была вынуждена отойти к устью Вислы. Однако она все еще удерживала за собой косу Фрише-Нерунг. Поэтому беженцы пока могли перебираться на нее по тридцатисантиметровому льду залива Фришес-Хафф и уже оттуда идти к Данцигу. Тем временем правый фланг Рокоссовского вел тяжелые бои с немецкими войсками, пытавшимися прорвать кольцо окружения и выйти на запад.

Гитлера преследовала навязчивая идея во что бы то ни стало удержать оборону в районе Мазурских озер. Он пришел в ярость, когда узнал, что командующий 4-й армией генерал Хоссбах 24 января сдал краеугольный камень всей обороны в этом районе - крепость Лётцен. Даже Гудериана шокировала эта новость. Но Хоссбах, равно как и его непосредственный начальник, генерал Рейнгардт, были убеждены в необходимости выхода из окружения, чтобы избежать в Кенигсберге нового Сталинграда. Атака немецких войск, которая позволила бы прорваться на запад не только воинским частям, но и беженцам, началась в морозную ночь на 26 января. Внезапность контрнаступления позволила оттеснить назад советскую 48-ю армию. Германские войска почти достигли Эльбинга, который все еще оставался в руках немецкой 2-й армии. Но спустя всего три дня упорных боев части Рокоссовского сумели нанести противнику ответный удар и восстановить положение на месте прорыва. Гитлер снял со своих постов и Рейнгардта, и Хоссбаха, войска которых теперь быстрыми темпами отходили к Фришес-Хаффу. К заливу устремились тысячи беженцев.

Между тем войска 3-го Белорусского фронта полностью блокировали Кенигсберг со стороны суши. Значительные силы немецкой 3-й танковой армии теперь были отрезаны от Земландского полуострова, а следовательно, и от единственного доступного балтийского порта Пиллау. В Кенигсберге оставалось приблизительно двести тысяч мирных жителей. Кормить их было практически нечем. Такое положение дел вынуждало ежедневно до двух тысяч женщин и детей совершать по льду ужасное путешествие к переполненному Пиллау. Сотни отчаявшихся людей решались на переход через советскую линию фронта, надеясь на сомнительное милосердие красноармейцев. Первый пароход из Пиллау, на борту которого находились тысяча восемьсот гражданских лиц и тысяча двести раненых, добрался до рейха без особых проблем{133}. Гауляйтер Кох, обвинив генералов Рейнгардта и Хоссбаха в попытке вырваться из Восточной Пруссии, вскоре сам покинул осажденный район. Перед этим он приказал удерживать Кенигсберг до последнего человека. Побывав в Берлине, Кох возвратился в Пиллау, где развернул непомерно бурную деятельность по организации эвакуации. Однако вскоре он вновь оставил Восточную Пруссию.