Падение Берлина, 1945 - Бивор Энтони

24 января Чуйков, имевший богатый опыт руководства боями в городе (он сражался еще в Сталинграде), получил приказ взять город Познань. Выслушав указание, он попросил штаб Жукова предоставить ему всю возможную информацию о состоянии этой массивной старой крепости.

Части 1 -го Украинского фронта маршала Конева продвигались вперед несколько медленнее. Большим успехом явилось освобождение Кракова, который немцы так и не успели разрушить. Однако серьезной проблемой для всех армейских объединений теперь стала борьба с остатками германских войск, оказавшихся в советском тылу. Быстрое наступление и обход вражеских укреплений привели к тому, что на освобожденной территории остались десятки тысяч немецких солдат. Многие из них теперь старались прорваться на запад. Представитель НКВД в 1-м Украинском фронте, Мешик, докладывал Берии, что войска по охране тыла вступают в боевые столкновения с группами немцев, численность которых достигает двухсот человек{120}.

На запад прорывались и германские механизированные колонны. Чтобы добраться до границ рейха и не быть раздавленными советскими танками, немецким солдатам приходилось бросать часть машин и сливать из них бензин для техники, оставшейся в строю. Брошенные машины, равно как и другое ценное имущество, поджигались, чтобы не достались русским. Наиболее сильной прорывавшейся из окружения группой являлись остатки танкового корпуса генерала Неринга, по пути обраставшего все новыми отрядами военнослужащих вермахта. Однажды Неринг приказал даже пожертвовать двумя танками, которые были использованы в качестве опоры для разрушенного моста. Генерал надеялся проскользнуть в промежутке между двух мощных клиньев советского наступления - войсками Жукова и Конева. Из короткого радиосообщения он узнал, что к нему хотят присоединиться также остатки корпуса "Великая Германия" под командованием генерала фон Заукена. Это действительно произошло 21 января, а уже 27 января все окруженные части вышли к своим войскам, стоявшим на Одере.

В тот же день, когда Неринг пересек Одер, в двухстах километрах к юго-востоку советские войска нашли еще одно свидетельство нацистских преступлений. Поверить в то, что обнаружили красноармейцы, поначалу было почти невозможно. Части 60-й армии, входившей в состав фронта маршала Конева, наткнулись на сеть концентрационных лагерей вокруг Аушвица (Освенцима. - Примеч. ред.){121}.

Конная разведка 107-й стрелковой дивизии, выехав из заснеженного леса, встретила на своем пути самый мрачный символ истории "третьего рейха".

Как только красноармейцы поняли, что именно здесь находится, они немедленно послали в тыл за медицинской помощью. Однако для многих из трех тысяч оставшихся в живых узников эта помощь была уже бесполезной. Они находились при смерти от истощения и болезней. Эсэсовцы не стали их эвакуировать, поскольку люди уже не могли ходить. Адам Курилович, бывший глава профсоюза польских работников железнодорожного транспорта, рассказал, что находился в лагере с июня 1941 года. 15 сентября 1941 года немцы провели на заключенных первое пробное испытание отравляющего газа. В этот день в газовой камере нашли свою смерть восемьдесят советских и шестьсот польских военнопленных. Венгерский ученый, профессор Мансфельд, сообщил, что немцы проводили "медицинские эксперименты", вкалывая заключенным смертельные инъекции различных ядовитых препаратов. Таким образом были убиты сто сорок польских детей. Советские официальные лица сделали заключение, что в Аушвице замучено до четырех миллионов человек, хотя позднее эту цифру признали преувеличенной. Камеры советских фотографов запечатлели ворота лагеря, которые "украшала" надпись: "Работа делает свободным", мертвые тела детей с выпуклыми животами, клубки человеческих волос, трупы с открытыми ртами и номера на руках живых скелетов. Все эти кадры были посланы в Москву, главе советской пропаганде Александрову. Материал о лагере был опубликован 9 февраля в газете "Сталинское знамя". Однако следующая информация об Аушвице появилась в печати только 8 мая, когда война уже фактически закончилась.

Советские офицеры обнаружили также приказ Гиммлера, в котором говорилось, что необходимо приостановить экзекуции тех русских пленных, которые по своему физическому состоянию еще способны к работе на каменоломнях. Этой зимой русских заключенных выгоняли на улицу с помощью палок и прутьев при температуре воздуха минус тридцать пять градусов, и немногие из тех, кто пока остался в живых, теперь просто замерзали на холоде. Почти все пленные были одеты либо только в солдатские гимнастерки, либо вообще в одно нижнее белье. Узникам требовалась немедленная медицинская помощь. В лагере они вообще не имели никакого медицинского обслуживания. Тот факт, что части вермахта передавали пленных в СС, лишь ужесточил ненависть красноармейцев к германским военнослужащим. Переводчик из немецкого штаба рассказал, что сразу по прибытии в один из лагерей советским пленным приказали раздеться догола. Тех, кого объявляли евреем, расстреливали на месте{122}. Но опять-таки советские официальные представители повели речь о преступлениях именно против "советских граждан и военнослужащих". Все увиденное в Аушвице побуждало красноармейцев к мести. Теперь они вообще не собирались брать пленных.

В январе 1945 года силы германских солдат были подорваны окончательно. Но еще тяжелее зима ударила по гражданскому населению. Несколько миллионов жителей Восточной Пруссии, Силезии, Померании покинули тогда свои дома. Жители немецких деревень, знавшие и более суровые зимы, теперь вдруг с ужасом поняли, насколько они беззащитны перед природой. Двигаясь в тыл, беженцы часто не находили ни приюта, ни еды. В наступившем хаосе многие дома были сожжены, а продовольственные припасы - разграблены. Некоторые, правда, понимали - то, что происходит сейчас с ними, нисколько не отличается от случившегося ранее с польскими, украинскими и русскими крестьянами. И то, что тогда творилось на Востоке, было делом рук немецких солдат - их братьев, сыновей и отцов.

Путь беженцев из земель, прилегающих к Балтийскому морю, Восточной и Западной Пруссии и Померании, проходил через Одер и район Берлина. Тот, кто жил южнее, в Силезии и Вартеланде, двигался к реке Нейсе, южнее Берлина. Большинство бегущих от Красной Армии являлись женщинами и детьми, поскольку почти все мужчины находились теперь либо в армии, либо в фольксштурме. Варианты транспортных средств были чрезвычайно разнообразными - от ручных тележек и детских колясок до странного вида повозок. Никаких автомобилей у беженцев не имелось, поскольку всех их уже реквизировали, равно как и горючее, для нужд армии. Колонны двигались чрезвычайно медленно, и не только из-за снега. Тачки и коляски были перегружены различным тряпьем, поэтому колеса часто, не выдержав тяжести, ломались. Повозки из-под сена набивали различными припасами, бочонками, чемоданами. Все это сверху покрывали брезентом. Для беременных женщин и кормящих матерей внутри стелили матрасы и подушки. Лошадям оказалось нелегко тащить по льду эти импровизированные средства передвижения. В некоторые повозки запрягали быков, но их копыта были не приспособлены к такому маршу. На снегу за ними оставался кровавый след. А когда животные умирали, то люди разрезали их на мясо. Страх надвигающегося русского наступления гнал беженцев все дальше от родных мест.

По ночам большинство из них ютилось в амбарах и сараях. В самих домах кров получали в основном лица аристократического происхождения. Хозяева открывали перед ними свои двери, будто встречали богатых гостей, приехавших к ним поохотиться. Неподалеку от города Штольп в Восточной Померании барон Еско фон Путкамер зарезал свинью, чтобы покормить голодных беженцев. Однако к нему сразу подошел "коротконогий и толстобрюхий" представитель нацистской партии и предупредил его, что забой скота без предварительного разрешения может караться серьезным наказанием{123}. Барон пришел в ярость и предупредил местного партийного начальника, что если тот сейчас же не уберется отсюда, то придется зарезать и его тоже.