Ирландские предания - Джеймс Стивенс

Глава XII

Следует знать, что ночью в канун праздника Самайн открываются двери, разделяющие этот и иной мир, и обитатели каждого из миров могут покидать свои привычные обиталища и являться в мир иных созданий.

А у Дагды Мора[52], владыки Нижнего мира, был в ту пору внук, и звали его Аллен Мак-Мидна из Финнахайда[53], и Аллен этот питал непримиримую вражду к Таре и Ард Ри.

Правитель же Ирландии был не только ее верховным владетелем, но также и предводителем людей, сведущих в магии, и, возможно, когда-то Конн, отправившись в Тир-на-Ног[54], Страну юности, совершил там какой-то поступок или проступок против владений Аллена или его семьи. По правде говоря, поступок тот должен быть чрезвычайно дурен, ибо в положенное время пылающий яростью мести Аллен ежегодно приходил, чтобы опустошать Тару.

Девять раз заявлялся он творить месть свою, однако не следует полагать, что он действительно мог разрушить священный город, ведь Ард Ри и маги не могли этого допустить, но все же Аллен мог нанести столь значительный ущерб, что Конну пришлось принять против него особые дополнительные меры предосторожности, в том числе и на всякий случай.

Поэтому, когда торжества закончились и начался пир, Конн Ста Битв встал со своего трона и оглядел собравшихся.

Служитель потряс Цепью Безмолвия, что и входило в его обязанности, от ее негромкого позвякивания все кругом стихло, и все стали внимать, с каким делом верховный владыка обратится к своему народу.

— Друзья и герои! — сказал Конн. — Аллен, сын Мидны, явится сегодня ночью из Слив-Фуа[55] с ужасным потусторонним огнем против нашего города. Есть ли среди вас тот, кто любит Тару и короля и кто возьмет на себя защиту от этого создания?

Он говорил в тишине и, закончив, вслушивался в эту же тишину, но уже глубокую, зловещую и мучительную. Каждый муж беспокойно глядел на своего соседа, а потом переводил взгляд на свою чашу с вином или на свои пальцы. Сердца юношей разгорелись на миг и тут же остыли, потому что все они слышали об Аллене из Финнахайда, что на севере. Менее благородные поглядывали исподлобья на более именитых, а те украдкой бросали взгляды на самого великого из них. Арт Ог Мак-Морна Крепкие Удары стал покусывать костяшки пальцев, Конан Сквернослов и Гарра Мак-Морна раздраженно ворчали друг на друга и на своих соседей, даже Кельте, сын Ронана, уперся взглядом себе в колени, а Голл Мор отхлебывал вино без всякого блеска в глазах. Ужасное смятение разлилось по обширному залу. Верховный владыка стоял в этой вибрирующей тишине, и его благородное лицо, доброе поначалу, стало серьезным, а затем ужасно суровым. Казалось, в следующий миг, к неизбывному позору всех присутствующих, он будет вынужден сам принять свой собственный вызов и объявит себя защитником Тары в эту ночь, и тогда стыд, который был на лицах его народа, остался бы в сердце их короля. Веселый ум Голла помог бы ему это забыть, но его сердце всегда сжималось бы от этого воспоминания, с которым он не смог бы ужиться. Именно в этот ужасный момент встал Финн.

— Что будет дано тому, — молвил он, — кто возьмет на себя эту защиту?

— Все, о чем можно будет попросить по закону, будет по-царски пожаловано, — таков был ответ короля.

— Кто поручители? — спросил Финн.

— Короли Ирландии и Красный Кит[56] со своими магами.

— Я возьму на себя оборону, — сказал Финн.

При этом присутствовавшие короли и волхвы поручились выполнить этот договор.

Финн вышел из пиршественного зала, и, пока шел он, все присутствовавшие нобили, вассалы и слуги приветствовали его и желали ему удачи. Однако в сердцах своих они уже прощались с ним, ибо все были уверены, что юноша шел на смерть, столь неизбежную, что его уже можно было считать покойноком.

Вполне возможно, что Финн ждал помощи у самого народа сидов, ибо по матери он принадлежал к племенам Дану, хотя со стороны отца кровь его была добро замешена с прахом земным. Возможно, впрочем, он знал, как повернутся события, потому что съел Лосося Знания. Тем не менее в записях не сказано, что он в этом случае использовал какое-либо магическое искусство в отличие от прочих его подвигов.

Способ, коим Финн обнаруживал все происходящее и скрытое, всегда был одним и тем же, и на это много раз указывали. Ему приносили неглубокое продолговатое блюдо из чистого светлого золота. Это блюдо наполняли прозрачной водой. Затем Финн склонял голову, смотрел на воду и, глядя на нее, клал большой палец в рот под свой зуб знания, свой зуб мудрости.

Можно сказать, что знание превыше магии, именно его и следует искать. Вполне можно видеть, что происходит, и все же не знать, что впереди, ибо, хоть видение и есть вера, из этого не следует, что видение либо вера есть знание. Многие могут зреть некий предмет и верить в него, однако знают они о нем также мало, как и тот, кто не знает его и не верит в него. Финн же мог видеть и знать, и он понимал большую часть своих видений. Он всегда был сведущ в магии, это так; ведь он всегда был известен как Ведающий, а позже в его доме жили двое волшебников — Дирим и Мак-Рет[57], и они выполняли для своего хозяина всю черновую работу познания.

Однако помощь Финну пришла не от сидов.

Глава XIII

Он прошел через ряд укреплений, пока не вышел к внешней мощной стене, границе города, и, когда миновал он ее, оказался на широкой равнине Тары.

Кроме него, никого не было за пределами города, ибо в ночь праздника Самайн только безумец рискнул бы покинуть жилище, даже если бы оно было объято пламенем; ведь какие бы бедствия ни происходили внутри дома, они ничто по сравнению с бедствиями за его пределами.

Шум пирушки теперь не долетал до Финна; возможно, впрочем, что в огромном чертоге царила постыдная тишина; огни же города были скрыты двумя стоявшими Друг за другом большими валами. Над ним было небо; под ногами — земля; и кроме не было ничего,