Ирландские предания - Джеймс Стивенс

Финн получил все, что мог перенять от Финегаса. Обучение закончилось; пришло время испытать его и испробовать все прочее, что было в его уме и теле. Он попрощался с ласковым поэтом и отправился в Тару королей.

Был праздник, время Самайа[47], и праздновали в Таре, куда собрались все, кто был мудр, ловок или имел родовитые корни в Ирландии.

Такой-то и была Тара в те дни. Был в ней дворец верховного правителя с его укреплениями; кроме того, было там и еще одно укрепление, окружавшее четыре дворца поменьше, каждый из которых был под попечением одного из правителя провинций[48]; помимо этого, там был также большой пиршественный зал, а вокруг него простирался во всю свою ширь священный холм, окруженный главными валами и бастионами Тары. Отсюда, из самого центра Ирландии, выходили четыре большие дороги: на север, юг, восток и запад, и по этим дорогам, сверху и снизу и с обеих сторон Ирландии, уже за несколько недель до начала Самайна бесконечным потоком двигались путники.

Вот прошла веселая ватага и пронесла богатые дары, дабы украсить ими шатер манстерского[49] лорда. По другой дороге волокут чан из мореного тиса, он огромен, как дом на колесах, тянет и толкает его сотня прилежных быков, в нем эль, который обычно пьют измученные жаждой принцы Коннахта. По третьей дороге идут ученые мужи из Аейнстера, и у каждого в голове мысли, которые готовы смутить северного Олава и заставить южного выпучивать глаза и ерзать; маршируют они торжественно, каждый на тяжело груженной лошади, а на крупе у нее и по бокам очищенные от коры ивовые или дубовые дощечки, на них сверху донизу вырезаны огамические знаки: первые строки стихов (ибо было бы преступлением против мудрости записывать больше, чем первые строки), имена и даты царей, порядок законов Тары и ее краев, названия мест и их значения. На гнедом жеребце, мирно вышагивающем вон там, может быть, едут битвы богов, длящиеся две или десять тысяч лет; а эта кобылица с грациозной походкой и косящая злобным взглядом, быть может, сгибается под грузом записанных на дубовых дощечках од в честь семьи своего хозяина, а к ним прибавлено еще несколько связок дивных сказок — вдруг и они окажутся полезными; а вон та норовистая пегая лошадка, сдав назад, может, вывалит в канаву всю историю Ирландии.

В таком шествии все болтали Друг с другом, ибо все были друзьями, никто не смотрел на оружие в чужой руке иначе, как на орудие, которым можно потыкать упершуюся корову или усмирить звонким шлепком какого-нибудь гордокопытного жеребенка.

Вот в этот кипеш и бурление веселого человеколюбия и нырнул Финн, и будь его настроение столь же драчливым, как у раненого кабана, он все же не нашел бы тут человека, с которым можно было бы повздорить; и если бы его взгляд был таким же колющим, как у ревнивого мужа, он не нашел бы ответного взгляда, в котором крылись бы расчеты, угроза или страх; ибо в Ирландии царствовал мир, и в течение шести недель человек был человеку соседом, а народ был гостем верховного короля[50]. Финн последовал за благородными мужами.

Его прибытие пришлось на открытие и начало больших празднеств. Он наверняка смотрел и дивился на ярко освещенный город с его колоннами из блистающей бронзы и крышами, раскрашенными в разные цвета, так что каждый дом казался укрытым распростертыми крыльями какой-то гигантской великолепной птицы. Удивляли его, и не раз, и сами дворцы, словно бы набрякшие красным дубом, отполированные внутри и снаружи тысячелетним тщанием и заботой и украшенные резьбой, что с терпеливым мастерством бесчисленных поколений выполняли знаменитейшие мастера самой изысканной страны западного мира. Должно быть, этот город показался ему городом мечты, городом, который пленит сердце, когда, идя по великой равнине, Финн словно на ладони увидел Тару королей, покоившуюся на холме и готовую собирать золото заходящего солнца, чтобы потом возвращать его сияние, столь же мягкое и нежное, как вся эта вселенская щедрость.

В великолепном чертоге торжеств все было приготовлено для пира. Нобили Ирландии со своими прелестными супругами, лучшие из ученых и мастеров, а также самые замечательные люди своего времени расселись по местам. Свое место на возвышении, царившим над всем этим огромным залом, занял Ард Ри Конн Ста Битв[51]. Справа от него восседал его сын Арт, впоследствии прославившийся, также как и его знаменитый отец, а слева от него почетное место занимал Голл Мор Мак-Морна, вождь ирландских фениев. Заняв свое место, верховный правитель мог видеть каждого человека, известного в стране по той или иной причине. Он знал каждого здесь присутствовавшего, ибо слава всех людей запечатлена в Таре, а за его троном стоял глашатай, дабы сообщать королю о том, кого он мог не знать или забыть.

Конн подал сигнал, и гости уселись.

Пришло время оруженосцам занять места позади своих господ и повелительниц. К этому моменту все уже сидели в огромной зале, двери ее ненадолго были прикрыты, чтобы все угомонились, затем в нее должны были войти слуги и оруженосцы.

Окинув взглядом своих гостей, Конн заметил, что один молодой человек все еще стоит.

— Для одного благородного, — молвил он, — не нашлось места.

Не вызывает сомнений, что распорядитель пира покраснел при этом.

— Кажется, — продолжил король, — я не знаю этого юношу.

Не знал его ни глашатай, ни несчастный распорядитель, ни кто-либо еще; все взоры обратились туда, на кого смотрел король.

— Подай мой рог, — велел милостивый монарх.

Царственный рог вложили в его длань.

— Благородный юноша, — обратился король к незнакомцу, — я хочу выпить за твое здоровье и поприветствовать тебя в Таре.

Тогда молодой человек вышел вперед; более плечистый, чем любой богатырь на этом собрании, более рослый и более ладно скроенный; светлые кудри подрагивали на его безбородом лице. Король вложил ему в руку большой рог.

— Назови мне свое имя, — мягко повелел он.

— Я Финн, сын Кула, сына Башкне, — ответил юноша.

При этих словах собравшихся словно пронзила молния, каждый содрогнулся, а сын великого убиенного предводителя глянул через плечо короля в блеснувшие глаза Голла. Однако никто ничего не промолвил, и никто не шелохнулся, кроме самого Ард Ри, который шевельнулся.

— Ты сын друга, — сказал великодушный правитель. — Место друга тебе и полагается.

И он поместил Финна по правую руку от своего сына Арта.