Вечность мига: роман двухсот авторов - Иван Зорин

В третий день месяца кисливу, в час без единой тени.

Навуходоносор. «Надпись в зиккурате Мардука» (587 до н. э.)

КОШМАР БИРЖЕВОГО МАКЛЕРА

Звонит ему раз во сне приятель по телефону.

— Ты где?

— В аду, — отвечает он, понимая, что впервые сказал правду. — А ты?

— В раю.

— Но отчего такая несправедливость, сидели же бок о бок!

— Ну что ты хочешь: я же играл на повышение, а ты — на понижение.

Бреясь утром у зеркала, маклер задумался о бессмертии души. Он продолжал о нём думать, пряча наметившуюся лысину, подбирая галстук, пока не остановился на ярком, «в горошек». А вечером «горошек» сыпался на его редкие волосы — проиграв на повышении всё, что можно, он повесился в общественном туалете.

Маргарит О’ Брайен. «Ловушки вещих снов» (1951)

ПОВОРОТ

На ночь Илья Кузьмич читал Кафку, и во сне его приговорили к смерти. Люди в чёрных капюшонах, сидящие полукругом, поочерёдно, точно римляне в Колизее, опускали вниз большой палец. Их вид был грозен, их молчание — ужасно! Но Илья Кузьмич не испугался. Ему показалось, что всё происходящее похоже на театр, а значит, он каким-то образом избежит казни. Илья Кузьмич покорно склонил голову, точно играя отведённую ему роль, и заметил грязь на ботинках, отчего ему стало неудобно.

Смерти Илья Кузьмич не боялся, прогоняя посещавшие его иногда мысли о ней. «Ну, умру, и умру, — думал он, — все умирают». Однако в глубине он безотчётно, словно ребёнок, верил, что будет жить вечно. Илья Кузьмич, как и все, ходил на службу, отдавал жалованье жене и давно смирился с тем, что живёт без любви. Он механически исполнял положенные ему обязанности, считая, что исполняет долг, и принимал мир таким, как он есть. «Зачем что-то менять, — рассуждал он, — а вдруг будет хуже?» Илья Кузьмич не бунтовал, подчиняясь раз и навсегда заведённому распорядку, а когда обстоятельства допекали, тихо вздыхал: «Значит, судьба такая…»

А ещё раньше, в гимназии, маленький Илюша терпеливо сносил оскорбления более сильных и дерзких, получая подзатыльники, улыбался, делая вид, что не обижается, будто всё происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения.

И теперь во сне Илья Кузьмич вёл себя совершенно как в жизни. «Какая там смерть, — отмахнулся он, когда появился палач. — Всё это происходит не со мной» Даже под маской Илья Кузьмич узнал в палаче одного из своих гимназических мучителей. Тот тронул его шею сальными пальцами, точно что-то вымеряя, и Илья Кузьмич хотел, было, отстраниться, но, подумав, что нарушит этим какой-то таинственный, скрытый от него ход вещей, преодолел себя. Он стоял, будто скованный, и когда палач одним махом накинул ему верёвку, и когда стал душить, наматывая свободный конец на руку. У Ильи Кузьмича выступили слёзы. Он почувствовал, что умирает, что свет для него сейчас померкнет, и он исчезнет раз и навсегда. Палач покраснел — верёвка оставляла на руке багровые рубцы. И тут, будто вспышка, перед Ильей Кузьмичом промелькнула вся его прежняя жизнь, показавшаяся теперь пустой и бесцельной, и эту бездарно проведённую жизнь венчала такая же бездарная смерть. «Вот и весь сказ», — меланхолично подвёл черту внутренний голос. Кровь бросилась в лицо Ильи Кузьмича, он вдруг осознал всю чудовищную несправедливость, уже давно творившуюся с ним, несправедливость, в которой был виноват он сам, и исправить которую было под силу только ему. Страшная злость овладела им, от нестерпимой досады на себя в нём проснулось бешенство. Он резко оттолкнул палача и, сорвав удавку, как безумный, бросился на него. Палач упал, а Илья Кузьмич сел на него верхом и стал отчаянно молотить кулаками. «Хватит, довольно!» — тяжело задышал палач. И тут Илья Кузьмич с изумлением обнаружил, что окровавленные губы палача кривит улыбка, а судьи, скинув капюшоны, стоят вокруг с радостными лицами. Теперь он узнал в них своих умерших родителей, рано покинувших его друзей. «Ну, наконец-то! — поздравляли они, хлопая по плечу. — Теперь ты воскрес!»

Проснувшись, Илья Кузьмич долго лежал с открытыми глазами. «На службу опоздаешь», — толкнула его в бок жена. Илья Кузьмич повернулся и вдруг увидел рядом чужую ему женщину, будто и не прожил с ней столько лет. Не сказав ни слова, он медленно оделся и вышел.

А на другой день уехал в Сибирь — мыть золото.

Глеб Николаевич Босой. «Правда жизни» (1927)

БЕСКОНЕЧНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

За столом с чашей — молодой мужчина, мужчина постарше и женщина.

Мужчина постарше: Как давно мы не виделись!

Женщина: Тысячу лет!

Молодой мужчина: Но, кажется, совсем не изменились!

Мужчина постарше: А помните, как мы играли королей?

Женщина: И королев!

Мужчина постарше: Я реплику тогда бросал (преображается в короля) — «Какой жестокий мир!»

Женщина: А я к ней добавляла (преображается в королеву) — «Но есть любовь на свете, милый!» (смотрит на молодого мужчину)

Молодой мужчина: А я потупил взор, придворному как подобает… (преображается в придворного)

Король: Да, тебе одной я верю, душа моя!

Королева (в сторону придворного): Тебе я верю, душа моя…

Придворный: В знак верности, мой господин, примите этот кубок!

На чаше написано «яд». Король пьёт и ставит чашу на стол. После паузы.

Король: Недавно книгу я читал про пастухов, так в ней один, немолодой уже, и говорит — «Чертовски мир жесток!» (забрасывая ноги на стол, превращается в ковбоя)

Королева: Она мне тоже попадалась, и помню я жены его ответ (превращается в жену ковбоя) — «Но есть любовь на свете, милый!» (смотрит на молодого мужчину)

Придворный: Занятная книжонка. Напарник старика глаза всё отводил… (превращается в помощника ковбоя)

Ковбой-муж: Тебе одной я верю, детка!

Жена (в сторону молодого): Тебе я верю…

Ковбой-любовник: Вот виски с содовой для компаньона! Угощайся, старина! (подает яд)

Муж пьёт и ставит чашу на стол. После паузы.

Ковбой-муж: Намедни театрик в город заезжал, паршивенькая труппа, но всё ж забавно. Один актёришка со сцены говорил — «Как давно мы не виделись!» (становится актёром)

Жена (становится актрисой): Тысячу лет!

Молодой ковбой (становится героем-любовником): Но, кажется, совсем не изменились!

Свет медленно гаснет, стихая, голоса продолжают разговор.

Люсьен Галь. «Пьесы для чтения» (1961)

ЧЬЯ ВЛАСТЬ, ТОГО И РЕЛИГИЯ

— Если у власти военные, то главной задачей объявляется охрана границ. «А если придут враги?», — пугают вас, накладывая лапу на бюджет.

Если у власти юристы, то на первый план выходит защита гражданских прав. «А если посягнут на вашу собственность? — присваивают адвокаты львиную долю ваших доходов. — Без нас, как без рук!» И устраивают всё так, что без них, и правда, шагу не ступить.

Если у власти повара, то главное место в государстве занимает кулинария. «Питайтесь в ресторанах, и не отравитесь!» — заботятся они о вашем здоровье. И принимают закон, запрещающий есть дома.

Если правят актёры, то мир становится театром. Привлекательность человека определяется количеством его масок, а главным достоинством — умение себя подать, исполняя роль служащего. На развитие актёрских талантов выделяются огромные средства.

Если у власти проститутки, то всё будет продаваться, и феминизм перерастёт в матриархат…

— А если воры?

— Тогда мы имеем всё сразу.

С Интернет-форума «Четверги по пятницам». (2011)

ТАЙНА МИРА

Я сплю в психиатрической больнице, и мне снится, что я сплю в психиатрической больнице, и мне снится, что я сплю в психиатрической больнице…

Быть может, на дне этого колодца лежит истина?

Курт Зейдль. «Я и остальные» (1886)

СЛЕД

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся…» А поступок? Это было в сорок четвёртом. Я ехал в командировку, как это бывает в дороге, разговорился с пожилым попутчиком и под стук колёс слушал его жизнь. Вскоре у меня стали слипаться глаза, я повесил в угол куртку и растянулся на полке. А ночью меня растолкал проводник — за окном была моя станция. Схватив чемодан, я выскочил на перрон. Поезд тронулся. И тут я вспомнил про куртку! В ней документы, деньги… Я похолодел. Время-то военное, за это грозил трибунал. Вдруг в проплывающем окне мелькнуло лицо старика, и на перрон полетела моя куртка. С тех пор, когда людское равнодушие донимает меня настолько, что я начинаю ненавидеть окружающих, вспоминаю этот случай. Но старик-то об этом не знает!

Константин Бобарыкин. «Отпечатки в чужой памяти» (1959)

ЧЕЛОВЕК БЕЗ ТИТУЛА

Тосиро Ватанабэ, столичного чиновника, богатого и знатного, отличало высокомерие. Раз он засиделся дома с приятелем, распивая сакэ, так что, когда гость засобирался, уже стояла глухая ночь. Ватанабэ не стал будить слуг, а, разгорячённый водкой, вышел проводить гостя в одном халате. На дороге он ещё долго слушал стихающий цокот копыт и любовался луной, а, вернувшись, обнаружил, что железные ворота захлопнулись. Это его позабавило. Он стал стучаться, но ему не открывали. Ставни были опущены, сторожа крепко спали. Тогда Ватанабэ бросился к соседям. Вначале ему было неудобно за свой вид, но мороз вскоре победил стыд. Он кричал, швырял камни, но ему отвечал лишь собачий лай. Хмель у Ватанабэ окончательно испарился, ему стало страшно. Он плотнее запахивался в халат, но от холода стучали зубы. Чтобы согреться, он побежал, не разбирая дороги, продолжая вопить, и под утро оказался у императорского дворца. Там, основательно промёрзшего, его подобрал сменявшийся караул.