Поумнел - Петр Боборыкин

— Он будет сейчас… Его задержал муж Жени.

— Вы хорошо поместились?.. Я очень рада… А цена?

— Четыреста рублей.

— За один месяц?.. Это ужасно дорого.

Для Елены Павловны все было "ужасно дорого", что не шло на нее самое, ее туалет и разные «безделушки», как она выражалась. Расточительная и мелочная, она вобрала в себя характерное свойство русских барынь — транжирство с грошовым расчетом и полным отсутствием правильной оценки вещей.

— Это не дорого, maman, — позволила себе возразить Антонина Сергеевна. — Целая квартира… Александр нашел, что в отеле неудобно и выйдет дороже.

— Конечно, мой друг… Il faut représenter![51]

И, точно спохватившись, Елена Павловна изменила выражение своего детски-подвижного лица, немного сдвинула подрисованные слегка брови и прилегла на кучу подушек.

— Твоим мужем я не нахвалюсь, — начала она другим тоном. — И здесь им очень, очень довольны… Еще третьего дня… мне говорили, qu'il est très bien vu! Что ж? Лучше поздно, чем никогда… И тебя хвалю, мой друг, что не теряла времени… tu t'es convertie, je l'espère, à d'autres idées[52] Он на очень хорошем счету!.. ты обратилась, я надеюсь, к другим идеям (фр.). … и на мужа повлияла…

"Ах, Боже мой!" — про себя вздохнула Антонина Сергеевна и смущенно опустила голову. Вот как родная мать понимала ее, какую роль приписывала в «эволюции» Александра Ильича!

— Пора! — продолжала Елена Павловна.- Cela devenait scandaleux.[53] И будущность ваших детей!.. Они очень милы… Ты уже виделась с Лили?

— Нет еще, маман, я хотела быть у тебя…

— Благодарю тебя, мой друг, — перебила Елена Павловна, приподнялась и привлекла ее к себе. — Не скрою от тебя… столько лет я за вас обоих страдала и боялась… Теперь все идет… как надо для людей… de notre bord… Lydie, — она назвала вторую свою дочь, — est adorée de son mari… Он, правда, не особенно блестящ, но идет в гору исполинским шагом… На линии товарища министра… Надеюсь, что и Александр через несколько лет получит пост здесь же… Нынче предводительство — прекрасный дебют. On les cajole beaucoup, les maréchaux de noblesse.[54] И от него будет зависеть быть скоро камергером.

"Он об этом только и мечтает", — чуть не вырвалось у дочери.

— И внуки мои… здесь же… Я хвалю вас обоих… Ты слишком скромна… но я вижу твое влияние…

Смущение Антонины Сергеевны росло. Мать ее опять опустилась на груду подушек и кокетливо оправила кружевную косынку.

XVIII

К дочери Антонина Сергеевна так и не попала в этот день.

Она было собралась проститься с матерью, но Елена Павловна взяла ее за обе руки и усадила в кресло.

— Погоди, Нина!.. Минуточку… Я не успела сказать тебе… Твой дядя… князь Григорий Александрович… должен быть скоро… Я его просила перед отъездом заглянуть… И про ваш приезд ему известно… Я очень хотела бы, чтобы и Александр застал его у меня.

Князь Григорий Александрович приводился Елене Павловне троюродным братом, но она его выдавала иногда за родного дядю, иногда за "cousin germain".[55] Он был старый и закоренелый холостяк, с огромным состоянием, родни не любил, в России жил мало. Все родственники, ближние и дальние, охотились за ним, но никому он не оказывал расположения. И Александр Ильич, в последний год, заговорил о князе Григории Александровиче, воспользовался каким-то деловым письмом его, чтобы предложить ему свои услуги по продаже того запущенного сада, что стоит в глубине переулка, там, у них, в губернском городе.

Эти заигрыванья огорчали Антонину Сергеевну. Князя видела она всего один раз в жизни и неохотно вспоминала о нем, — до такой степени он был ей несимпатичен.

— Ты понимаешь, — зачастила полушепотом Елена Павловна, — он, кажется, совсем не вернется в Россию… Все свои имения он продал. У него, должно быть, миллионов пять… Разумеется, он переведет их в заграничные банки…

— Это его дело, maman…

— Помилуй, Нина, что ты говоришь? В своем роде последний. У меня братьев не было… Есть еще другие Токмач-Пересветовы… но они — бедные. Уж для них-то он, конечно, ничего не сделает. Tu es sa nièce… Наконец, с какой стати такое громадное состояние и пропадет там, за границей?.. Или, как все холостяки, il finira par une drôlesse!..[56]

Брови Елены Павловны задвигались, и она еще долго бы говорила на эту тему, если бы не визит князя.

Она пришла в новое волнение, встала, перешла на другое место, оправила свою кружевную косынку и, когда лакей, доложивший о приезде князя, скрылся за портьерой, шепнула дочери:

— Reèois-le, chérie…[57]

Антонина Сергеевна послушно исполнила это и пошла навстречу князю.

К ней приближался, короткими шажками, маленький человечек, в синей жакетке и очень узких светлых панталонах. Он казался неопределенных лет; бритое пухлое лицо, сдавленный череп, с жидкими, сильно редеющими темными волосами, зачесанными с одного бока, чтобы прикрыть лысину, — все это было такое же, как и несколько лет назад… Он точно замариновал себя и не менялся… Ему было уже под шестьдесят лет.

— Здравствуйте, князь, — сказала она ему и протянула руку.

Дядей она его не назвала, да он и сам не любил никаких родственных подъезжаний.

— Bonjour, bonjour, — скороговоркой ответил князь, пожал ей руку и оглядел ее своими смеющимися глазками восточного типа.- Maman там?

Он указывал рукой.

— Она вас просит туда.

— Давно здесь? — на ходу спрашивал ее князь.

— Только сегодня.

— С мужем?.. Читал, читал… Утвержден губернским предводителем… Хочет наверстать!.. Не поздравляю.

Она ничего на это не сказала. Последняя фраза "не поздравляю" не удивила ее в князе.

Елена Павловна встретила его под балдахином, на груде подушек, и слабым голосом пожаловалась на то, что она "toute patraque",[58] но тона этого не выдержала и начала перед ним слишком явственно лебезить.

— Неужели совсем покидаете нас? — спросила она полужалобным звуком.

— Оплакивать меня никто не будет, а делать мне больше нечего… Климата я не переношу, услуг отечеству никто от меня не просит и не ждет… Довольно я делал опытов… терял и здоровье, и время, коптел, по доброй воле, в земстве, думал, что можно у нас что-нибудь толковое провести… Слуга покорный!

Он вытянул характерным движением свои короткие ноги и широко развел руками.

— И вы ваши чудные имения все продали? — заныла Елена Павловна.

— Продал!.. И это единственное толковое дело, какое мне удалось исполнить в пределах любезного отечества…

Брезгливая усмешка поводила рот князя, и глазки его не скрывали, как ему все эти дамские ахи и охи надоели.

— Но позвольте, князь, — остановила его Антонина Сергеевна. — Я не понимаю, почему вы так недовольны… ведь теперь людям ваших идей…

Выражение не давалось ей. Она уже попеняла себе за такую тираду.

— Вовсе нет! — с неприятным полусмехом досказал за нее князь.

— Nina veut dire…[59] — вмешалась Елена Павловна.

— Весьма хорошо понимаю, что ваша дочь хотела сказать, — довольно бесцеремонно остановил ее князь и продолжал в сторону Антонины Сергеевны: — Если бы слушались людей, ничего не желающих, кроме блага, своему отечеству, каждый из нас, независимых людей, — людей охранительных начал в лучшем смысле слова…

— Vous aviez toujours des idées anglaises![60] — звонко проронила Елена Павловна.

— Давно я из англоманов вышел! — небрежно кинул ей князь. — Не с Англии нам надо обезьянить, а смотреть в оба на то, как ближайшие наши соседи, немцы, пруссаки, у себя справляются со своими внутренними делами.

— Le prussien! C'est l'ennemi![61] — не могла утерпеть Елена Павловна, хотя из кожи лезла, чтобы говорить князю только приятное.

— Кто это сказал? Я этого никогда не говорил… У них нам надо брать уменье вести внутренний распорядок. Нужды нет, что там конституция… Не этим они сделались первоклассною державой и задают тон всем… Авторитет власти, служивого сословия, чувство иерархии — вот на чем у них все зиждется.

Маленькое тело князя выпрямилось, он поднял голову и посмотрел сначала на мать, потом на дочь.

— Вашего мужа, — обратился он в сторону Антонины Сергеевны, — не поздравляю… Весьма ему признателен за его внимание ко мне, но искренне поздравлять его не стану.

"Даже и такой человек видит его насквозь", — подумала она и отвела голову. Как ни мало она сочувствовала торийским или юнкерским взглядам князя, но все-таки в нем она распознавала последовательность и отсутствие замаскированного хищного честолюбия.

— Почему же? — спросила с грустью Елена Павловна, — Alexandre на прекрасной дороге.

— Да! Коли ему хочется подачки! — выговорил князь с презрительным движением нижней губы. — Чтобы обелить себя окончательно…