Смерть и немного любви - Александра Маринина

– Поздно, – прошепелявила она с набитым ртом. – Я его уже ем. Давай-давай, раскладывай свою «Могилу», хорони Наполеона. Моей смерти тебе все равно не дождаться. Тоже мне, профессор-убийца.

Чистяков расхохотался, одним движением смешал разложенные на столе карты и быстро собрал их в колоду.

– Иди руки вымой, мелкая ворюга, и будем ужинать. Я, между прочим, сегодня целую главу в учебник написал. А ты чем можешь отчитаться за проведенный на работе день?

– Мало чем, – вздохнула Настя. – В основном мыслями. Но могу тебя успокоить, мне ничего не угрожает. Попадание в меня оказалось чисто случайным.

Она вымыла руки, переоделась в халат и уселась за накрытый стол. На ужин Алексей приготовил телятину и цветную капусту в сухарях, которую Настя очень любила. Она смела все со своей тарелки с такой скоростью, как будто перед этим голодала целую неделю.

– Еще положить? – спросил Чистяков, с улыбкой глядя на ее пустую тарелку.

– Ой, нет, – простонала она. – Я знаю, каков твой замысел. Я помру не от голода, а от обжорства. Никому не удается впихивать в меня такое количество еды, только тебе. Через год я стану большой и толстой и не буду проходить в дверь.

Она налила себе кофе, но не успела сделать и двух глотков, как зазвонил телефон.

– Спешу тебя обрадовать, – послышался в трубке голос Николая Селуянова, работавшего с Настей в одном отделе. – Только что поступило сообщение из редакции «Криминального вестника». У них взломали фотолабораторию.

– Что пропало?

– Пока неясно. Аппаратура на первый взгляд вся на месте. А что касается негативов и отпечатков, то там сам черт ногу сломит. Учета никакого, как ты понимаешь, нет, все лежит в открытых ящиках и в незапирающихся шкафах. Придется вызвать всех фотографов, чтобы каждый проверил свое хозяйство.

– Вызови в первую очередь Шевцова, – быстро сказала Настя. – Если его пленки на месте, спокойно отдавай эту кражу отделу Григоряна. Она не наша. Если же пропали негативы Шевцова, забираем дело себе.

– Умная ты больно, – проворчал Селуянов. – Я уж звонил твоему Шевцову, он болеет, ходит с трудом. Как я могу заставить его приехать? На руках его нести, что ли? Он, конечно, сразу заволновался, собрался приезжать, но я-то слышу, как он дышит и разговаривает. Сядет за руль, а в дороге ему плохо станет, еще врежется во что-нибудь. Хотел сам за ним подъехать, потом подумал – нехорошо как-то. Человек болеет, а мы к нему пристаем. Ладно, до завтра дело потерпит, может, утром ему полегче станет.

– Коля, ну что ты как маленький, честное слово! Ну привези туда кого-нибудь, кто видел снимки Шевцова и сможет определить, на месте негативы или их там нет. Это же так просто.

– Ага, – хмыкнул Селуянов. – Сам сообразил. В списке тех, кто видел весь комплект снимков из загса, три человека. Один из них – болезный фотограф Шевцов, второй – Коротков, но его где-то носит, ни дома, ни на работе его нет. Догадываешься, кто третий?

– Коля, Чистяков меня не поймет. Меня и так сегодня целый день дома не было, а после свадьбы только два дня прошло. Нельзя испытывать его терпение. Найди Короткова, ладно?

– Да где ж я тебе его найду! И потом, если он только через час домой явится, будет уже двенадцать ночи. Думаешь, его поймут, если он соберется снова убегать? Не смеши меня. У тебя хоть Чистяков нормальный человек, а какая жена у Юрки – забыла? Она ж его до костей сгрызет. Короче, решай, Настасья: или ты приедешь, или ждем до завтрашнего дня.

– Подожди, не клади трубку, я с Лешкой поговорю.

Она закрыла микрофон ладонью и виновато посмотрела на мужа, который как ни в чем не бывало пил чай с кексом, ничем не выдавая своего отношения к тому, что слышал, хотя понял все прекрасно.

– Лешик, нам с тобой надо бы съездить в одно место.

– Вместе? – поинтересовался он, отправляя в рот очередной кусочек апельсинового кекса.

– Да, вместе. Кто-то взломал фотолабораторию «Криминального вестника», где работает Шевцов. Сам Антон болен, у него что-то с сердцем. Нужно срочно проверить, не пропали ли негативы тех снимков, которые он сделал в загсе. Кроме нас с тобой, этого сделать некому, понимаешь? Только мы с тобой видели весь комплект фотографий, их вчера Коротков сюда привозил.

– Ну что же делать, – спокойно заметил Чистяков. – Надо – значит, поедем. И не выставляй меня, пожалуйста, монстром-домостроевцем перед твоими коллегами.

– Спасибо тебе, солнышко, – с облегчением улыбнулась Настя.

Через сорок минут они уже входили в здание, где находилась редакция газеты «Криминальный вестник». А еще через полтора часа выяснилось, что последних негативов Шевцова в фотолаборатории нет.

Глава 5

Оперативники из Кунцева и с Петровки, объединенные в группу, разделились. Одни отрабатывали версию о том, что истинной жертвой преступления была Галина Карташова, убитая в Измайловском загсе, другая группа занималась личностью невесты, убитой в Кунцеве, Светланы Жук.

Обеих девушек хоронили в один день, в среду, 17 мая. Наблюдения за траурными церемониями не принесли никакой новой информации, кроме убеждения в том, что даже у самого безобидного человека могут быть недоброжелатели, о которых он и не подозревает. Оперативники шли в толпе провожающих, настороженно ловя доносящиеся до их слуха отдельные фразы.

– Если бы Галя не бросила Игоря, ничего бы не случилось…

– Я чувствовала, что до добра этот парень ее не доведет…

– Не надо было Светочке идти на поводу у его родителей. Это они хотели, чтобы свадьба была в мае. А я говорила, что надо подождать до осени…

– Я сердцем чувствую, это Эдик. Я всегда знала, что он не смирился, не отступился, когда она с ним рассталась…

Предстояло найти всех этих Игорей, Эдиков, а также выяснить, почему «этот парень» не доведет до добра… Работа сложная, долгая, кропотливая, а вот нужная ли – большой вопрос.

Мать Валерия Турбина встретила Короткова неприветливо. Она открыла ему дверь, сухо пригласила в комнату и уселась напротив него, сверля Юрия маленькими злыми глазками.

– Да, я рада, что свадьба не состоялась, – заявила она, не отводя взгляда.

– Но почему, Вероника Матвеевна? Вам не нравится Элена?

– Я ничего не имею против Эли, она славная девушка. Просто я считаю, что моему сыну еще рано жениться. Он не может быть хорошим мужем и не сможет должным образом содержать семью.

– Но Валерию двадцать семь лет. Разве это мало для того, чтобы создать свою семью? – непритворно удивился Коротков, который сам женился сразу после окончания школы милиции, когда ему был двадцать один год.

Реакция Вероники Матвеевны на это невинное замечание озадачила его. Пожилая женщина замкнулась и отвела глаза. Юрий начал лихорадочно соображать, чем он мог задеть собеседницу, что сказал не так. Положение нужно было спасать любой ценой. Он вдруг подумал о том, что для матери двадцатисемилетнего мужчины Вероника Матвеевна, пожалуй, старовата. Ей семьдесят лет. Рожала в сорок три года? Такое нечасто бывает, если только…

– Валерий – ваш единственный сын? – спросил он.

Женщина побледнела, и ее намазанные красной помадой губы стали казаться почти черными на землисто-сером лице.

– Вы пришли говорить о несостоявшейся свадьбе или о моей семье? – сказала она нарочито громко, но голос выдавал напряжение и страх.

– Я просто подумал, что, может быть, ваше отрицательное отношение к женитьбе Валерия связано с тем, что другие ваши дети несчастливы в браке. Нет?

– Нет, – резко бросила Вероника Матвеевна. – Других детей у меня нет. Валерий – единственный сын.

– Расскажите мне о его отце, – попросил Коротков и тут же понял, что попал в очень болезненную точку.

Лицо женщины исказилось до неузнаваемости, пальцы морщинистых рук сцепились так крепко, что, казалось, разъединить их уже не сможет никакая сила, маленькие темные глазки полыхнули ненавистью.

– Я не собираюсь обсуждать с вами человека, который был отцом Валерия. Тем более что его уже давно нет в живых.

Разговор не получался, все время натыкаясь на какие-то невидимые препятствия. Коротков начал нервничать. Мать Турбина явно что-то скрывает, но относится ли это к двум совершенным убийствам и нужно ли упираться, чтобы все-таки заставить ее разговаривать нормально, – неизвестно.

Он огляделся, стараясь выхватить глазами какие-нибудь существенные детали обстановки и общей атмосферы в квартире, которые могли бы дать толчок к дальнейшей беседе, сделав ее более безопасной и в то же время более продуктивной. С первого же взгляда было видно, что живут здесь люди небогатые. Из мебели – ничего лишнего, только самое необходимое, довольно много книг, но Юрий сразу определил, что изданы они были еще во времена «нормальных» цен. Изданий последнего периода, в ярких твердых переплетах и с золотым тиснением, не было совсем. На подоконнике сиротливо примостился старенький черно-белый переносной телевизор, и от него в открытую форточку тянулся кусок проволоки – самодельная антенна.