Возвращение в сказку - Василий Андреевич Пулькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И хотя теперь усадьба Петра Ивановича располагалась в четырех километрах от нашей деревни, я там бывал частым гостем. Любитель порыбачить, я часто ходил на Энарвушку мимо его дома, и когда, бывало, Петр Иванович видел меня в окно, окликал.
— Чего это ты, Васек, мимо-то проходишь? — спрашивает он. — А ну заходи.
Я был рад приглашению. Знал, что в этом доме непременно угостят чем-нибудь вкусным. А то заходил сюда и по делу. Мама, принося из лесу ягод, говорила мне:
— Детей-то у Носковых малых нет, а самим старикам, поди, собирать ягоды-то и некогда, а они их любят. Сходи-ка, занеси им коробочку.
Я это всегда делал с удовольствием.
Дядя Петя часто рассказывал мне какие-нибудь интересные случаи. Чаще лесные были.
— А не боитесь вы одни-то ходить по лесу? — спросил я его как-то.
— А кого мне там бояться. В лесу я свой человек. Вот раз я иду, — стал он рассказывать. — Под осень уже дело-то было.
Иду, смотрю себе под ноги, чтобы не споткнуться. Слышу: сучья трещат. Поднимаю голову и вижу в шаге от себя медведя на задних ногах. Что мне, старику, взбрело в голову сказать: «Здравствуй, Миша!» И тяну ему свою руку. И какое было мое удивление, когда медведь протянул мне свою лапу. Я трясу ее и не знаю, что дальше-то делать? Одеревенел с испугу. Думаю: как другой лапой сейчас шлепнет меня по шее, столько мне и жить. Но медведь кивнул головой, вроде попрощался со мной, убрал свою лапу, повернулся ко мне задом и тихонечко поплелся своей дорогой. А я еще долго стоял, пока не опомнился. Вот так, малец. Так что, оказывается, бояться-то в лесу и нечего, раз медведь и тот такой любимый оказался.
— Неужели такое могло быть, дядя Петя?
— А отчего и нет? Читал, верно, «Спартака»? Ежели помнишь, так там самого героя тоже спас лев. Звери, брат, доброту не меньше людей ценят и отвечают им тем же.
Я вспомнил, что Петр Иванович никогда не расстается с ружьем, но ни разу не видел, чтобы он когда-нибудь из лесу нёс добычу, и меня осенило спросить:
— А вы, что, никогда и не убиваете зверья?
— Нет, милок, не убиваю. Зачем? Они же тоже жить хотят.
— Зачем же вы тогда ружье-то носите?
— Для людей.
— Неужели люди страшней зверей, дядя Петя?
— Страшнее, милок. Вот сколько лет хожу по лесу, а ни один зверь не тронул меня. А вот люди… Бывало, и угрожали…
Однажды он окликнул меня, напоил чаем с конфетами и говорит:
— Ты не будешь возражать, если напрошусь к тебе в напарники?
— Я рад буду, дядя Петя.
— Червей-то у тебя хватит или покопать еще надо?
Червей дождевых тогда в деревне было много. Я, к примеру, копал их всегда у себя на завалинках. Раз копнешь, бывало, лопатой и наберешь целую червятницу — берестовую кошелку с плотной крышкой. В такой посуде черви даже в жаркую погоду сохранялись очень долго. У меня в тот раз была полная кошелка их.
— Должно бы хватить, — отвечаю.
— Ну и хорошо. А куда мы с тобой пойдем?
— На Эною.
— А что, если порыбачить на Энозерке с лодки?
Я всегда мечтал об этом. Озеро очень рыбное, а берега вязкие и мелкие, и без лодки на этом озере рыбалка неудобная. И мы, мальчишки, проходя по берегу озера на Эною, всегда завидовали рыбакам, ловившим на озере с лодки…
— Да я с охотой, дядя Петя.
— Ну, тогда потопали.
Он взял удочки, весело бросил за спину кошель, и мы по узкой, извилистой тропинке, на каждом шагу спотыкаясь о корни, выступающие из-под земли, пошагали на озеро.
— Я чего тебя пригласил порыбачить на Энозерке, — заговорил по дороге Петр Иванович, — видишь, погода-то пасмурная. Может, даже и дождик пойдет… в такую погоду на том озере рыба всегда берет хорошо. Я тут частый гость — повадку ее уже изучил…
Мы подошли к озеру, вытащили из укрытия лодку и спустили ее на воду. Осиновая долбленка была вместительной. Мы уселись в нее и поплыли к островку. Петр Иванович остановил лодку в осоке, загнал в дно озера кол, привязал к ней лодку, и мы, нацепив на крючки червей, бросили удочки в воду. И рыба не заставила нас долго ждать. Скоро на дне лодки затрепетали окушки, плотвички. За короткое время их набралось столько, что Петр Иванович предложил:
— Теперь мы с тобой будем на них ловить крупных рыбин на стаунки. — Петр Иванович вытащил из кошеля целую связку крючков. Я привык видеть стаунки на рогульках, которые подвязывались к одному концу ваги, а другим втыкались в дно берега. У Петра же Ивановича стаунки были намотаны на деревянные плашки. Он нанизывал наживку на крючок и, размотав с полметра лески, бросал плашку в озеро.
Я попросил его разъяснить, почему он так делает.
— Понимать надо. У нас рыбешки мертвые. На такую наживку рыба берет с неохотой. А тут плашку волной покачивает, носит туда-сюда, а крупная рыба думает, что рыбинка сама бегает.
— У кого вы научились этому, дядя Петя? — спросил я.
— Жизнь научила. Вот и ты проживешь с мое, так тоже что-то новое выдумаешь. Мы, милый, тем и отличаемся от животных, что все что-нибудь да выдумаем. Один — одно, другой — другое, а от этого обогащается опытом человечество. Фантазии и выдумке человека и границы не будет. И чем дальше, тем выдумывать люди будут вещи все мудренее. Опыт-то богаче у человека.
Меня брало сомнение, что этот способ будет удачным. Я всегда считал, что щуки обычно кормятся у берега, подкарауливают жертву, прячась в траве. А тут стаунки плавают по озеру.
Поставив стаунки, Петр Иванович подогнал лодку к берегу, развел костер, вскипятил чай и, разложив обед на своем пиджаке, предложил мне присесть рядом. Я тоже достал из сумки бутылку молока, кусок хлеба. Пока обедали, засветило солнышко, подул ветер.
Петр Иванович убрал остатки пищи в кошель, надел пиджак, потянулся.
— Теперь давай поспим часок-другой, — сказал он.
— А что, больше и удить не будем?
— Разве же мы не удим? — смеется.
Я, не поняв шутки, поднял на него удивленные глаза.
— Пусть те ребята, что пустили мы с тобой по озеру, поработают за нас, а мы будем
