Литературные зеркала - Абрам Вулис

Правда, до зеркал в «Поэтических воззрениях…» надо добираться долго и терпеливо, наводя на ходу саперные мостки. Так, например, я сразу же вынужден предупредить, что синонимический ряд «тень — отражение — зеркало» для Афанасьева — очевидность, которую он и не оговаривает (или оговаривает мимоходом). Вот и приходится оговаривать ее мне. А теперь предоставлю слово фольклористу:

«слово тень (= бестелесный образ) употребляется и в смысле привидения, и в смысле того темного изображения, какое отбрасывается телами и предметами, заслоняющими собой свет. Отсюда возникли приметы и поверья, связующие идею смерти с тенью человека и с отражением его образа в воде или в зеркале (разрядка моя. — А. В.)»[11].

Чтобы этот тезис был вполне ясен, следует вернуться на несколько страниц назад — там А. Афанасьев приступает к изложению проблемы: чем представлялась «душа человеческая, по древним языческим преданиям». В частности, там он пишет: «Далее — душа понималась, как существо воздушное, подобное дующему ветру. Язык сблизил оба эти понятия, что наглядно свидетельствуется следующими словами: душа, дышать, воз (вз) дыхать, д(ы)хнуть, дух(ветр), дуть, дунуть, духом — быстро, скоро, воздух, воз-дыхание, вз-дох».

Переход к иному пониманию души совершается по ступенькам аналогичных филологических построений: «У всех индоевропейских народов находим рассказы о мертвецах, блуждающих привидениями, легкими, как воздух, с которым они внезапно появляются и исчезают, а также, как воздух, неуловимыми для осязания».

И в результате выстраивается такая цепочка: душа= воздух, воздух= привидение, привидение= отражение в воде или зеркале. А затем произносится (где-то за кулисами) афоризм: два предмета, порознь равные третьему, равны друг другу. Если душа — это воздух, воздух — это привидение, привидение это тень или отражение, то, значит, не грех сделать вывод: отражение — это душа. Как мы убедились, именно к такому выводу приходит и А. Афанасьев. Без специальных оговорок, но и без колебаний, о чем, кстати, свидетельствует дальнейший текст: «Если на сочельник, когда станут вкушать кутью, не будет заметно чьей-либо тени, тот из домочадцев, наверно, умрет в самое непродолжительное время, ибо утратить тень — все равно, что сделаться существом бестелесным, воздушным. В числе других чародейных способов порчи известно и заклятие на тень. Если осиновым колом прибить на земле тень, падающую от колдуна, ведьмы или оборотня, то они потеряют свою силу и будут молить о пощаде. Существует предание о том, как нечистая сила завладела тенью одного человека и как много он выстрадал, пока не удалось ему возвратить своей тени назад. Многие еще теперь не решаются снять свой силуэт, основываясь на суеверной примете, по которой снявший с себя такое изображение должен умереть в течение года; другие запрещают детям смотреть на свою тень и на свое отражение в зеркале: иначе сон ребенка будет беспокоен и может легко приключиться какое-нибудь несчастье. Когда кто умрет в доме, то все зеркала занавешиваются, чтобы покойник не мог смотреться в их открытые стекла. Зеркало отражает образ человека — так же, как и гладкая поверхность воды, а по сербскому поверью, человек, смотрясь в воду, может увидеть в ней свой смертный час…»

Последовательностью суеверия не отличаются: только что тень (и отражение в зеркале) отождествлялись с душой — и вот уже они рассматриваются как механическая приставка к человеческой судьбе, через посредство которой на эту судьбу можно воздействовать; нечто вроде волчьего или лисьего хвоста в русских народных сказках — «серого» или «рыжую» можно поймать, ухватив их за хвост.

Еще резче ослаблена концепция равенства «душа= отражение» в поверьях, признающих за зеркалом пророческий дар. Здесь оно уподобляется некоему барометру или иному естественнонаучному прибору-предсказателю, наталкивает на мысль о сравнительно позднем появлении данного предрассудка: на него наложила свой отпечаток эпоха торжествующего позитивного разума.

На цитированной странице между тем содержатся и другие сведения о существующих в народе интерпретациях зеркального отражения. «По мнению раскольников, — продолжает свой рассказ А. Афанасьев, — зеркало — вещь запретная, созданная дьяволом». А в сноске к изложенному присовокупляются факты, почерпнутые из другой социальной сферы: «Евреи в день нового года идут к реке и смотрят в воду; кто не увидит своего отражения, тот вскоре умрет… По суеверному преданию, члены масонских лож оставляли в обществе свои портреты, в случае измены своего товарища, масоны стреляли в его портрет — и он тотчас же умирал, как бы далеко ни был».

Афанасьев помогает понять этимологию распространенной фразы: «как в воду смотрел», употребляемой в виде похвалы удачливым прорицателям. Заодно приносится лепта и на алтарь этимологии художественной, эстетической: в длинное уравнение (зеркало=тень и т. д.), в этот караван синонимов человеческой души, включается еще один элемент — портрет. Гипотеза утверждается де-факто — как правители в латиноамериканских странах с диктаторскими режимами.

Неожиданный ракурс принят по отношению к зеркалу в следующем отрывке из «Поэтических воззрений…»: «Сказания о заклятых или осужденных духах (эльфах, кобольдах), заточенных в сосудах, откуда раздаются их жалобные голоса, известны почти у всех индоевропейских народов. Ибн-Фоцлан упоминает о колодезном срубе, заглядывая в который девица, решившаяся разделить с умершим князем его погребальное ложе, видела, по ее словам, прекрасный зеленый рай, а в раю своих покойных предков; в их среде видела она и недавно скончавшегося князя, который призывал ее к себе».

Итак, поверхность воды может «работать» как перископ, то есть визуальный вход в иной мир, может использоваться как дверь или окно, то есть фактический вход в это «неопробованное» царство. Новым в цитате мне представляется совмещение мотивов зеркала и сосуда в одном сюжете. Ведь по логике афанасьевского текста колодец — как бы очень большой вариант бутыли.

Больше всего у Афанасьева примеров, где зеркалу отводится роль инструмента — причем в этом случае излагаемый сюжет оперирует не водной гладью, не портретом или тенью, а именно зеркалом во всей его физической конкретности: «Интересен вариант, записанный в Пермской губернии… Тогда ягинишна стала похваляться зеркальцем: „у моей матушки есть почище того: чудное зеркальце — как взглянешь в него, так сразу весь свет увидишь!“ Подкидыш заказал кузнецу сковать три прута железные да щипцы, пришел к бабе-яге, поймал ее за язык щипцами, начал бить прутьями железными и заставил отдать себе зеркальце. Принес зеркало домой, царица глянула в него и увидела своих деток волчатами — на чистой поляне, промеж густого орешника, на травке-муравке валяются». Герой обращает волчат в добрых молодцев, а шкуры сжигает, чтоб сделать обратное превращение невозможным.

Афанасьев не оставляет этот сюжет без толкования, разбирая его аналог: «В числе других диковинок бог-громовик отымает у ведьмы славное зеркальце, в которое можно видеть весь мир, то есть выводит из-за туч всеозаряющее солнце, издревле уподобляемое зоркому глазу и блестящему металлическому щиту или зеркалу; щипцы, которыми он тянет за язык бабу-ягу, и железные прутья, которыми бьет ее, — символы разящих молний; теми же орудиями побеждают богатыри и чертей, и драконов».

Последующий эпизод познакомит нас с иными прерогативами зеркала.

«Марку-королевичу вила (у западных славян — ведьма, колдунья. — А. В.) предвозвестила его смертный час и в подтверждение слов своих послала его к горному источнику, заглянув в который королевич тотчас же прочитал на своем лице близкую кончину… Чехи до сих пор убеждены, что, глядясь в колодцы на „щедрый“ вечер, можно увидеть свое будущее».

Слова вилы, адресованные королевичу, являются пророчеством и сами по себе: «Как будешь ты на вершине горы, посмотри справа налево — там стоят две тонкие ели, а меж ними струится светлый ключ; сойди с коня, загляни в воду на свое лицо, и узнаешь, что тебя ожидает смерть…»

Авторитетна ли вила в представлениях королевича? Безусловно! Иначе пропустил бы он ее слова мимо ушей. Но зеркало авторитетней… Потому что оно подает пророчество как зрелище. А увиденное, как известно, кажется более достоверным, чем услышанное.

Сказка разъясняется следующим образом: «Этот горный колодец соответствует тем скандинавским источникам мудрости и предвидения, которые истекали из-под корней Иггдразили, и особенно… возле которого обитали норны, определявшие течение жизни и смерть каждого человека. В старину многие с боязнью смотрели на свой отраженный образ. Вероятно, на гадании, с каким издревле обращались к водным источникам, основывается позднейшее гадание с зеркалом; доныне девушки, желая увидеть своего суженого, смотрят или на дно колодца, или в зеркало…»