Полураспад - Роман Солнцев

Произнося такие казенные слова, неужели мать не иронизировала? Это были слова ее молодости. Наверное, они казались ей до сих пор более основательными.

Но что делать дальше? Ах, если бы с Галей поговорить! Только посоветоваться. Ну пора же, пора это сделать! Пока все мы живы!

Проводив мать к Светлане, сказавшись очень занятым, Алексей Александрович выбежал вон и позвонил с улицы, из будки телефона-автомата (сотовый забыл дома). Указательный палец, застревая в дырочках диска, набрал старый, незабытый, горящий, как библейские огненные буквы, номер. Он не звонил ей сколько?.. Около десяти лет.

- Это Алексей. Мне очень нужно посоветоваться! - Он задохнулся.

Савраскина словно и не удивилась, не съязвила и не отказалась. Только тихо спросила, где он сейчас.

3

Они зашли в первое попавшееся кафе и заказали себе мороженое. Пить что-либо Галя отказалась, Алексей тоже не стал. Угнетаемый чувством глубокой вины и стыда, уткнулся взглядом в пластмассовый столик с рыжими пятнами от погашенных сигарет, но видел всем своим телом, лбом, ушами, руками, только ее.

Она изменилась, конечно, - лицом стала темнее, наверное, летом загорала? Или это макияж? Глаза те же... огромные, чуть косо глядящие в никуда... И волосы как бы мокрые. А губы сжались жестко, как у швеи, которая иголку в губах держит...

Рядом на столе - ее руки, на правой - серебряное кольцо. Но если ты демонстрируешь, что замужем, зачем пришла? Как товарищ?

Они долго молчали, он не решался и слова сказать, все ждал чего-то. Наконец, Савраскина подняла глаза и проговорила почти спокойно (разве что гортанное что-то прозвучало в слове "никогда"):

- Давай, Левушкин, прежде всего договоримся: мы никогда не будем вместе.

- Потому что п-предал?

- Я не знаю, как это называется... пусть никак. Но... мы были все-таки близкими, да? Поэтому я тебе зла не желаю. Не вздумай спиваться на моих глазах или вены резать. - Она догадалась? - Уезжай подальше.

- Куда? - Он смог, наконец, посмотреть на нее.

Но теперь уже она смотрела в сторону, на бармена.

- Тебя приглашали в Англию... Да и Белендеев, конечно, сватал.

- Сватал. А мама? - Про сына не стоит говорить. Больно ей будет слушать о сыне любимого когда-то человека...

- Не поедет?

- Старая, слепая...

Галя уставилась на сверкающую ложечку. К мороженому оба не притронулись.

- А в деревню? Ты когда-то рассказывал про Красные Петухи.

- Да... - Алексей почувствовал, что краснеет от радости. Все она помнит. - Но при живых детях... на шею снохе? А у меня сейчас никаких денег нету.

- Но ты мог бы у наших академиков занять... Там старух хорошо лечат. А ты же вернешься?

- Конечно. - Алексей вдруг заволновался. - Конечно. - Ему показалось, что в слово "вернешься" Галя вложила особенный смысл. - Я обязательно...

Однако Галя, видимо, чтобы чуть охладить разговор, добавила:

- А я решила - в Москву, в докторантуру...

Они опять замолчали.

- Ты правда, Галя, не хочешь выпить коньячку? Зябко на улице.

- А мы уже уходим? - Она взяла в руки сумочку.

- Да что ты! - испугался Алексей. - Мы же еще...

- Не хочу. И ты не пей. Это бегство от действительности, как сказала бы твоя мать.

- Да. От живой советской действительности, от серьезных дел.

- Жалко ее, - сказала Галя. - Я бы могла к себе взять... Моя-то умерла.

- Да? - вырвалось у Алексея. Он действительно об этом не знал. Эгоист дерьмовый.

- Но у меня две девочки... надо их поднимать.

- Дочери?

- Нет, сестренки... - Галя помолчала и вдруг жестко добавила: - Своих детей у меня не будет.

- По-почему? - Алексею холодно стало от ее неожиданного признания.

- Потому что... немилый человек был. Да еще пил... убегал от действительности. Вот и развелись. - Она снова взяла в руки сумочку и встала, собираясь уходить. - А теперь уже не будет.

Безумно жалея Галю, он вышел вслед за ней в темную ноябрьскую ночь. Намеревался проводить, как прежде, но возле Старой крепости, на углу улиц Чернышевского и Лобачевского, она твердо сказала:

- Дальше сама! - И чуть смягчила голос: - Позванивай. Или даже заходи в лабораторию. Мы же теперь над одной темой будем работать.

- Да, да, - закивал Алексей и подумал: "Если не уеду..." И тут же понял, что не уедет.

- И знай... я тебя не люблю. - Маленькая фигурка одинокой женщины скрылась за углом, за старыми кирпичными домами. Почему она так сказала? Почему?!.

Явился он домой в час ночи, весь в снегу - долго еще бродил по городу. Ноги в ботинках закоченели.

Супруга выплыла в прихожую босиком, в ночной сорочке, обняла его, большая, горячая.

- Ты где так долго? - Она не позевывала, как обычно, видимо, не спала, чувствовала, как зверь, чем он мучается. И уже в постели шепнула: - Ты знаешь, у нас будет еще один ребенок...

- Это как?..

- Ты забыл, как это бывает?

- У нас этого не должно было быть... - У Алексея голова закружилась. Этого еще не хватало!

- Я тоже так думала, но, увы...

Утром за чаем, когда сын сидел в своей комнатке и старательно переписывал из одной, с кляксами, тетрадки в другую, новую, Бронислава, покосившись на пепельное лицо мужа, буркнула:

- Да пошутила, пошутила! - И деловито добавила: - Да и некогда сейчас. Я тоже кандидатскую заканчиваю. Знаешь, в наших архивах есть такие материалы... Вот бы все это в компьютеры загнать... Дал бы мне какого-нибудь мальчика, а лучше умненькую девочку.

- Это можно, - ответил Алексей Александрович.

В самом деле, почему бы ее энергию не отвлечь на работу? Тем более что в лаборатории у него появилась новенькая, в биофизике ни бэ, ни мэ, из чистых физиков ( аспирантка Муравьевой), но в программах-то разбирается. Вот ее и послать к Брониславе - будет вечерами там колдовать, дадут ей полставки, крохи, конечно, но всё дополнительные деньги...

4

Веснушчатая, длинноногая Шура Попова с радостью согласилась работать у жены шефа и очень скоро в госархиве сделалась своим человеком. Придя с утра на основную работу, докладывала:

- Ваша жена такая умная... И там портрет ваш висит, рядом с портретами Ломоносова и Путина.

- Прекратите! - Алексей Александрович хмурился. - Займитесь делом, Александра Николаевна.

Старший лаборант Нехаев рядом хрюкает в кулак, ему смешно. Он ухаживает за Шурочкой с той поры, как она начала носить довольно легкомысленное платье с вырезом на груди, - словно прозрел, какая девица подрастает. Пока тянулась ненастная осень и батареи отопления были холодны, она пребывала в длинном свитере и джинсах - перемещалась по лаборатории как нечто бесформенное и мохнатое. А с ноября дали тепло, девушка подразделась, и Нехаев впечатлился.

Однажды, когда Шура особенно красочно рассказывала, какая мудрая и обаятельная Бронислава, как завивает волосы - по принципу китайской философии "янь-инь" - завиток туда, завиток сюда, Алексей Александрович довольно долго слушал и вдруг с горечью спросил:

- А вот если бы вы были моей женой... Вы бы меня любили?

- Я? Конечно! - с придыханием ответила эта нескладная, но уже миловидная девушка в короткой юбке. Она порозовела. - Я, может быть, и так вас уже люблю...

В гостях у БИОСников Алексей Александрович и Галина Игнатьевна если и встречались глазами, то вполне холодно, официально. Алексей Александрович так для себя и не понял: совсем они стали чужими или, наоборот, между ними что-то появилось соединяющее...

Тем временем в город окончательно пришла зима - снег больше не таял, грянул морозец. И сынок Митя, впервые выехав на лыжах, упал и вывихнул левую ногу.

Когда приятели приволокли его домой, он, бедненький, визжал, как заяц. Вызвали "Скорую помощь" - мощный сутулый врач дернул и вправил сустав. За несколько дней возле постели сына Алексей и Броня снова как бы сблизились. И поплакали, и поспали вместе, вечно зябнущий Алексей и жаркая женщина, разбросанная во все стороны, как белая Африка... И перестала она рыкать на вернувшуюся наконец от Светланы старуху, даже купила ей шерстяную кофту и умолила, буквально встав на колени, надеть ее:

- Мамочка! Я же от чистого сердца! Ну прости, если что было не так... прости!

И оттаявшая от неожиданной ласки мать Алексея, уронив слезинку, надела новую зеленую кофту... Снова мир, мир! И все же что-то надломилось в Алексее Александровиче, тоскливо ему и одиноко. Все время ждет нового удара судьбы. Может быть, на время для покоя все же развести женщин - в санаторий какой-нибудь матушку отправить?

Но стоило лишь заикнуться об этом, как мать наотрез отказалась:

- Сынок, нечего деньги переводить, я вполне здоровая. - Наверное, подумала, что ее прочат в дом для престарелых. А уточнять, уговаривать сын не стал. Потому что и это не выход.

Однако мучайся-не мучайся, а жизнь идет своим чередом, тащит всех вперед, в будущее - так весенний ледоход уносил в детские годы на своей зеленой спине разорванную зимнюю дорогу с натрусанной соломой, лунки рыбаков, зазевавшихся собак и зайцев...