Ледяная кровь - Андреа Жапп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом не будет причин бояться. Разве не в этом заключается истинная свобода? Мадам де Нейра была свободной, потому что она не знала, что такое страх, сожаление, упреки совести. Мадам де Нейра внушала ей ужас. Мадам де Нейра зачаровывала ее. Тень ненавидела мадам де Нейра.
Тень взяла в руки красивый черный рожок, ставший непригодным из-за длинной трещины. Вдоль шероховатой стенки тянулась полоса засохших красных чернил, похожих на кровь. Она осторожно вынула пробку, сделанную из пакли. На дне рожка оставалось совсем немного коричневого порошка. Насколько ей было известно, коричневый порошок изготавливали из азиатского плода размером с яблоко. И хотя об этом порошке не говорили в открытую, коварные отравители высоко ценили его, несмотря на чрезмерную цену за один полденье*. Впрочем, такая цена была вполне обоснованной из-за необычайной действенности порошка. Тень могла бы в этом поклясться – благодаря невольному вмешательству Иоланды де Флери. Какой же глупой была несчастная Иоланда! Милая сестра-лабазница стремглав бросилась в зал картуляриев[31] сразу же после бурного объяснения с аббатисой. Рыдая, эта глупая гусыня упала на, как она считала, дружескую грудь. Она божилась, что им не удалось заставить ее произнести имя своей любезной осведомительницы, объясняла, что сразу же разгадала подлую игру Элевсии де Бофор и Аннелеты Бопре, клялась, что если бы ее драгоценный Тибо умер, она, мать, сразу же почувствовала бы это. Простофиля! В ту же ночь она отправилась к своему любимому сыночку.
Тень рассматривала щепотку оставшегося порошка, размышляя, хватит ли его на две порции, чтобы разделаться с аббатисой и больничной, этой заразой Бопре. Не было ли это слишком рискованно? Готова ли она навлечь на себя гнев мадам де Нейра, прелестного чудовища, если мадам де Бофор выживет? Разумеется, нет.
Тень высыпала содержимое рожка в небольшой тканевый лоскут и тщательно завязала его. Теперь ей надо было как можно скорее вернуться в дортуар.
Мануарий Суарси-ан-Перш, декабрь 1304 года
Повечерие* уже давно прошло, когда Аньес и Клеман вернулись в мануарий. Приятная усталость разливалась по всему телу дамы де Суарси. Конюх поспешил увести Розочку в конюшню, где ее ждало заслуженное сено.
Аньес удержала Клемана, собиравшегося пойти на кухню, чтобы поужинать.
– Останься, Клеман, и поужинай со мной. Я не хочу сидеть за столом одна.
– Мадам…
– Мое общество тебе неприятно?
– О… – выдохнул Клеман, услышав такой упрек. – Просто… Просто… Такая честь… Что подумают…
– Кто еще? Бедная Аделина? Мы совсем одни. Я каждый день со страхом жду, что мой каноник, брат Бернар, объявит о своем отъезде.
– Почему? С вас сняты все подозрения.
– Разумеется. Но обвинения, даже беспочвенные, всегда оставляют следы. Бедный молодой человек был в ужасе оттого, что кто-то мог поверить в его плотскую связь со мной. Понимаешь, я не сужу его строго за то, что он хочет уехать как можно дальше от Суарси.
– Но он производит впечатление благочестивого и достойного человека.
– Да услышит Господь твои слова! Нашей деревне Суарси будет его не хватать. Я сомневаюсь, что толпы желающих станут осаждать наши двери в надежде занять его место.
Появилась Аделина. Поспешный отъезд Мабиль, шпионки и одной из многочисленных любовниц Эда де Ларне, похоже, придал уверенности неуклюжей девушке-подростку. Она с радостью согласилась заведовать кухней, хотя бы для того чтобы показать, что, вооружившись горшками и ложками, она способна творить чудеса. Однако Аделина так и не научилась делать изящные реверансы. Чуть покачиваясь, она присела и объявила:
– Поскольку сейчас идет филипповский пост, да и на улице очень холодно, я приготовила густой суп из столовой тыквы[32] с миндальным молочком. Честное слово, он такой же аппетитный, как и сало с яйцами. Затем я подам пюре из конских бобов с жареной форелью, которую Жильбер только что поймал, чтобы сделать ваш пост более приятным, мадам. А потом… Да, у меня на десерт остался многослойный пирог с сухофруктами. После такой скачки сухофрукты кое-что да значат! Но больше у меня нет ничего особенного. Кувшинчик мальвазии,[33] вот и все.
– Благодаря твоим талантам, Аделина, наш пост становится таким же сытным, как и праздник разговения. Поставь Клеману прибор рядом с моим.
Удостоившись лестного комплимента, вне себя от счастья, девушка нисколько не удивилась, что молодому слуге была оказана столь высокая честь. Правда, все слуги знали, что их госпожа питает особую нежность к мальчику.
Они ели суп в молчании, которое Аньес сначала объясняла усталостью и эмоциями, вызванными сделанным ими открытием. Однако в поведении Клемана, ужинавшего без всякого аппетита, чувствовалось нечто странное. Не в силах больше сдерживаться, она принялась расспрашивать его сразу после того, как Аделина подала нежную форель, пойманную Жильбером Простодушным. От дымящейся корочки исходил восхитительный запах гвоздики и имбиря.
– Ты какой-то задумчивый, угрюмый. Ты почти ничего не ешь. Что происходит?
Подросток уставился на свой ломоть,[34] не говоря ни слова.
– Ну, Клеман, это серьезно? – настаивала Аньес.
– Да, мадам, – выдохнул Клеман, готовый вот-вот разрыдаться.
– Говори же, я очень волнуюсь за тебя.
– Дело в том… Я солгал вам, и мне очень стыдно.
– Солгал мне? Ты? Это невозможно.
– Возможно, мадам. Я боялся вашего гнева… и потом, все больше запутываясь во лжи, я не видел способа признаться в этом.
Недоверчивость уступила место страху. Аньес потребовала:
– Немедленно признавайся. Я велю тебе рассказать мне все, ничего не утаивая.
– Я… По ночам я пробирался в аббатство Клэре.
– Ты сошел с ума? – ужаснулась Аньес.
– Я там обнаружил тайную библиотеку.
– Клеман… Ты действительно в своем уме?
– Да, да, мадам. А как иначе, по вашему мнению, я сумел узнать о Consultationes ad inquisitores haereticae pravitatis Ги Фулькуа и этом тоненьком сборнике леденящих душу рецептов инквизиторской процедуры?
– Да, эти знания спасли мне жизнь, – промолвила Аньес. – Продолжай.
– За стенами аббатства, похоже, никто не подозревает о существовании тайной библиотеки. Я возвращался туда ночь за ночью. Если бы вы знали, сколько чудес, открытий во благо человечества спрятано в этих стенах без окон!
Дама де Суарси все сильнее цепенела от ужаса. Она воскликнула:
– Как ты мог совершить такую чудовищную глупость! Если бы аббатиса застала тебя на месте преступления, она могла бы потребовать твоей казни!
– Я знал об этом.
– Мне надо бы сильно рассердиться на тебя за такое непослушание, за все эти недомолвки…
– И вы сердитесь? – спросил Клеман лукавым голоском.
– Я должна! Но к тебе я питаю непростительную слабость.
Подросток выдержал суровый взгляд Аньес. Уловив тень улыбки, заигравшей на ее губах, он испытал огромное облегчение.
– Право, я не могу долго сердиться на тебя. И потом… И потом, если бы ты не рассказал мне об инквизиторских уловках, я попала бы в ловушки, расставленные Флореном. – Лукавый огонек вспыхнул в голубых глазах, пристально смотревших на Клемана. Доверительным тоном Аньес прошептала: – Да еще моя неутолимая жажда знаний… Говори. Подробно рассказывай о своих находках.
Клеман поведал ей о своих открытиях, зачарованно следя за постоянно менявшимися выражениями лица Аньес: беспокойством, удивлением, изумлением, радостью, раздражением, восхищением. Он рассказал ей о вращении Земли вокруг Солнца, о чудесах греческой, иудейской и арабской медицины, о том, что все рассказы о единорогах, феях и людоедах – обыкновенные выдумки, о дневнике рыцаря Эстагда де Риу, оракулах и астральных темах, теории Валломброзо, в которой он не продвинулся ни на шаг. Аньес внимательно слушала, подавшись вперед, открыв рот. Клеман подумал, что его дама была самым удивительным и восхитительным из всех существ, которых Господь в своей бесконечной доброте создал, чтобы озарять жизнь рода человеческого. Он замолчал. Аньес хранила молчание несколько минут, потом сказала:
– Ну и чудеса! Я просто ошеломлена. Мне вдруг стало холодно. Попроси Аделину подбросить несколько поленьев в камин.
– Я могу сам это сделать. Бедная девочка совсем измучилась. Ведь она работает за двоих после ухода этой гадюки Мабиль.
– Ты прав. Скажи ей, что она может уйти в свою комнатку и что мы очень довольны ее стряпней. Не забудь уточнить, что она готовит так же хорошо, вернее, даже лучше, чем Мабиль.
– Она преисполнится гордости.
– Мимолетная гордость порой играет роль пряника, особенно если речь идет о бедной девушке, к которой жизнь относилась слишком сурово. А потом, если гордость питается лишь похлебкой и жарким, она практически не влечет за собой никаких серьезных последствий.